Зимопись. Путь домой. Аз - стр. 6
Царисса Анисья – это мама Ефросиньи, дочь беловолосого чужака и жена Шурика. Первое – несомненный для меня нервный геморрой, второе – возможные новости об окружающем мире, а третье – безоговорочная необходимость идти туда наперекор любым другим обстоятельствам. Появился еще один шанс поговорить с Шуриком и как-то повлиять на него. Сейчас, когда мы собрались вместе, его реакция может оказаться другой. И прошедшее время могло повлиять на решение – мало ли что произошло в его семье с прошлого приезда дяди Люсика?
– Идем к башне, – подытожил Малик. – Дорогу пересекать не придется, пойдем вдоль, опять через кустарник. В обычном порядке, я рублю первым, Котя – замыкающий. Вперед!
Пока Малик прокладывал путь, я поинтересовался у дяди Люсика:
– В башню зайдем в каком составе? И как вы думаете, вашего титула и моих заслуг в спасении царевны Ефросиньи достаточно, чтобы просить гостеприимства?
– Рассчитывать на ночевку можно даже втроем, – ответил он. – Знаменитый вождь рыкцарей Малик Носатый тоже будет любопытным гостем. Башневладелицы и их домочадцы любят все необычное. Вспомни, какой ажиотаж вызвали твой человолк и, затем, Грозна Святая. Чтобы развеять скуку, здесь даже законы нарушают, иначе я сейчас с вами не разговаривал бы.
Малик, орудовавший мечом безостановочно, как перезарядившийся робот, на миг обернулся:
– Это все хорошо, но при условии, что не нарвемся на очередных меркантильных царберов или еще на кого-нибудь, кто относится к нашим личностям столь же неадекватно.
Круто завернул. Наверное, общение с дядей Люсиком сказалось. Я за собой тоже замечал, что зачастую перехожу на стиль разговора собеседника: по-другому строю фразы, жестикулирую или держу непривычную дистанцию, употребляю слова, о существовании которых в собственном лексиконе прежде не подозревал… Вывод: общаться нужно с теми, кто умнее, это благотворно сказывается на интеллекте и общем развитии.
Впрочем, нынешняя компания меня устраивала полностью, на другую ни за что не сменяю.
– Мы, конечно, рискуем, – сказал дядя Люсик, – но для большинства нормальных граждан у нас есть документ-амнистия на бывшего рыкцаря Малика и на Чапу, невестора Тамарина, как я вписал, едва увидев, что Чапа жив, и вписал весьма своевременно.
Дядя Люсик с неким обличением посмотрел на Малика. Тот словно спиной почувствовал и, вновь обернувшись, развел руками:
– Признаю, был неправ. Бумажка, даже если она кожаная – всему голова. Но в тот момент я честно не понимал, почему нужно что-то писать, когда пора бежать навстречу.
– Ты не жил в девяностые, – с непередаваемым отвращением к последнему слову и, одновременно, странной ностальгией проговорил дядя Люсик. – В те годы во многих городах без оружия было страшно выйти на улицу, но если при проверке ствол найдут, уедешь в Сибирь снег убирать. Перед выходом из дома приходилось писать заявление в милицию – да-да, тогда еще не в полицию – что, дескать, оружие нашел сегодня – вот дата и подпись – и, как добропорядочный гражданин с высокой социальной ответственностью, несу сдавать. Весь день заявление носили в кармане, вечером сжигали, утром писали новое.