Зимопись. Книга вторая. Как я был волком - стр. 18
– Как же трудно! – находил меня ее шепот, когда никто не слышал. – Все время хочется встать и пойти нормально.
– Я тебе встану! Рррр! – вместе со словами раздавался мой наставительный рык.
Если кто-то был неподалеку, я мог даже куснуть легонько, чтоб окончательно сойти за своего.
– Хотя бы на колени опуститься, все легче, – продолжала ныть Тома. – Почему они не ходят на коленках?
Представив человолка со сбитыми в кровь коленями, как у меня в детстве, я улыбался. Стоило проявиться чужому вниманию, улыбка превращалась в оскал.
Намучавшись, Тома подсаживалась ко мне.
– Ну, не повезло мне родиться обезьяной, – падало не требующее ответа.
– Век живи – век учись, – закрывал я вопрос.
Приятно чувствовать себя мужчиной в обществе, где ум и сила мужчин обрели достойное применение. Вообще, здорово ощущать себя мужчиной – самым главным и самым важным в отношениях. Здесь было так. Мне нравилось.
Или надоело быть девочкой?
Меня стали брать на охоту и на поиски другой пищи. Несколько самцов приглядывали, учили правильно рыть, добывая корнеплоды и червей, отличать съедобное от несъедобного, хотя поначалу несъедобным я считал все. Выяснилось, что медуница (известный мне цветочек, розовый, пока молодой, и синий, когда давно распустился) – прекрасный заменитель салата, пятнистые листья медуницы шли на ура. Кислый дикий щавель тоже стал привычным и вкусным. А улитки, ползающие по листьям – просто деликатесом. Насколько я знал, в них полно белка. И каких-то микробов, как когда-то слышал, но в нашей битве за жизнь микробы, видимо, погибали первыми. Не знаю, что перевешивало – везение или воля к жизни.
В засадах и погоне толку от меня было мало, но тоже учился. После нескольких боев с волками по-другому вспоминал встречу с ними на причале. С новыми знаниями у нас мог быть шанс.
За остававшейся в пещере Томой присматривали самки, сидевшие с детьми или только ждавшие их.
Слов человолки не знали, только радостный лай, грозный рык и вой страдания. Остальные чувства и понятия выражались их вариациями и смесями.
– Рррр! – опрокидывал меня грузным телом самец, которого мы с Томой прозвали Гиббоном.
Приходилось лежать на спине, подрыгивая ножками, и делать вид, что подавлен, что все понял и покоряюсь. Все понял – по поводу вечного выяснения, кто сильнее. Гиббон имел габариты шкафа, волосатость дикобраза и вонючесть скунса. Каждый раз, когда его ставил на место вожак, Гиббон шел отыгрываться на менее значимых особях.
Или такой «разговор»:
– Гав! – радостно говорила мне молодая низкоранговая самочка, оттесняя от основной стаи.