Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном - стр. 15

– Давай отдохнем.

Подорожник с передней части, распластавшейся по бревну, моментально осыпался.

– Все мое врачевание насмарку.

– Прости, не подумала.

– Больше драгоценную слюну так бесполезно расходовать не буду. И не проси.

– Я же повинилась!

С ее точки зрения, этого достаточно. Так рассуждают дети и женщины. Поскольку я понимаю это, значит, вышел из первой категории и, спасибо судьбе и родителям, не принадлежу ко второй. Мое седалище опустилось на траву рядом со струящимся вдоль бревна телом царевны, ноги вытянулись, голова откинулась на мягкое вздрогнувшее бедро. Затылок оказался как на подушке, а волосы почувствовали нежную руку, которая их пригладила.

– Чапа, у меня постоянное ощущение, будто знаю тебя с рождения. Ощущение давнее и стойкое. Почему так?

В груди похолодело. Близок провал резидента?

– Не знаю.

А что еще сказать?

– Несмотря на эту знакомость, ты поражаешь все сильнее. – Ладошка соскользнула на плечи, томные мурашки побежали от пальчиков, которые принялись играть с кожей. – Открываешься с новых, каждый раз лучших сторон. Это немыслимо. А ты не перестаешь удивлять. И что самое непредставимое – не притворяешься. Я видела тебя с самого начала твоего боя за нас, глупых девчонок, не сумевших самостоятельно сделать того же, а первое впечатление от человека самое правильное: он же еще не знает, что именно от тебя скрывать.

– А я тебя помню только с темноты на дне ямы, – честно признался я. – К тому времени ты уже знала, что скрыть о себе?

– К тому времени я восхищалась тобой, впервые увиденным мужчиной-командиром. Если местный… как его?.. конязь хочет боевую подругу, то я с тех пор мечтаю о боевом друге. О настоящем, не второстепенном, как все царевичи, безмолвные хвосты своих царисс. Нетрудно начать мечтать, когда образец перед глазами. Мечтать и… надеяться. Верить. Страдать, терять надежду, ломать себя, уговаривать… и однажды узнать, что все достижимо. Что ты мог бы любить меня так же, как сейчас любишь другую. Которая, возможно, уже не существует на свете… но продолжает жить в твоем сердце. Этим я тоже восхищаюсь, потому что это невероятно. Ничего не могу с собой поделать. За один настоящий поцелуй – не такой, как на дереве, замещая воображаемую дублершу, а по-настоящему настоящий – я бы отдала…

Меня подняло как вихрем, через царевну перебросилась моя нога, и я упал сверху. Забравшиеся снизу ладони сжали нежное тельце. Ко мне вывернулось одуревшее в испуге-восторге лицо, оно в режиме прямого эфира наливалось переборотым стыдом и противоречивой отвагой. Плечи напряглись. Волосы разметались, грудь вспенилась. Бездонные искренние глаза, полосуя мне щеку ресницами, трезво-мечтательно испрашивали: что это, почему и что дальше? Что-то собрался сказать приоткрывшийся ротик, но не успел. Я заткнул его поцелуем.