Журнал «Юность» №03/2025 - стр. 5

Бабушка снимает гребень, проводит им по редким волосам, снова крепит на затылке и поворачивается ко мне:

– Чего не ешь? Остыло уже.

Я неохотно начинаю есть холодную лапшу, снимаю желтоватую пенку и отодвигаю на край тарелки. В моей голове много вопросов, но вместо того, чтобы задать хоть один, я рассматриваю бабушкино лицо.

Серые глаза смотрят одновременно насмешливо и настороженно, от них стрелами к виску расходятся морщины. Чуть провисшие веки, бесцветные брови, лоб в мелких бороздках, резко очерченные щеки, редкие жесткие волосы над верхней губой и на подбородке. «Тогда-то у нас волосы и вылезли» – эхом звучит в голове и повисает огромной пропастью, которую мне нужно как-то перейти.

– Туча́ ушла. Теперь только через пару дней розы опрыскивать. – Ба улыбается одними губами, как маленькая девочка, которую неожиданно похвалили. Эта стыдливая улыбка, будто взятая взаймы у другого человека, иногда появлялась на лице мамы. – Зацветуть.

Продолжая следить за дорогой, вспоминаю, как случайно спустя несколько лет после того разговора нашла черно-белую фотографию, спрятанную в шкафу. На ней – девушка вполоборота: приподнятый подбородок, яркие брови, большие глаза, прямой нос, густые волнистые волосы, собранные в толстые тугие косы, спокойно лежащие на плечах, и такая знакомая улыбка пойманного врасплох человека.

Родилась в 1991 году в Северодвинске. Окончила журфак Московского государственного университета печати. Более десяти лет работала с коммерческими текстами как пиарщик и колумнист, обучалась на курсах в школах «Хороший текст», BAND и CWS.

В настоящее время развивает свой блог в «Телеграме» «Даша, которая пишет» (более 5000 читателей) с ироничными заметками о материнстве и не только. Живет в Москве.

Лена лежала на боку в темной комнате, в огромных трусах, напоминающих подгузник. Тело затекло и болело, она не чувствовала ногу и руку, от неудобной позы замкнуло шею и гудела голова. Рядом лежал похожий на пустой кожаный мешок ее живот. Грудь разливалась жгучей болью от соска до подмышки. Но сильнее всего свербела между ног свежая рана, о которой она ни на минуту не могла забыть. Думая о ней, Лена представляла кратер вулкана. Она так и говорила: не «я родила», а «я взорвалась». И то, что от нее осталось, теперь мучительно болело.

Лена была заложницей. И не только потому, что за шторами блэкаут она уже несколько недель не видела дневного света. Ее сосок крепко сжимал маленький беззубый рот дочери. Лена не могла освободиться, потому что та сразу же начинала кричать. Если дочь не ела или не спала – она кричала. Днями и ночами. Когда-то на Лену кричала мама, потом начальник, а теперь дочь. И от этого крика хотелось сбежать. Хотя бы дойти в конце концов до туалета.