Журнал «Юность» №03/2023 - стр. 12
Он прижимался ко мне весь и пытался вобрать запах ноздрями, теплоту тела руками, расшевелить, раздразнить, возбудить, но часто – тщетно; разве мне уже желалось так, по-быстрому, пока не увидит тот, другой.
Разве тут, на десяти квадратных метрах пола, пота, плоти, еще могло кому-то что-то ненасильно захотеться?
Через несколько лет Рома стал пожарным. Брата повысили, он уже не ездил в дома, а контролировал местный даркстор. Нам стало неоткуда брать эмоции взаймы, нечем разбавить монолитную тоску и горькую, натянутую скуку. Словно все с нами связанное имело приставку дарк.
Мы должны переехать из этой комнаты с тараканьими забегами по ночам.
– Простая жизнь – это хорошо, – учил меня и брата Рома. – Отец не поможет, отец умер. Раз нет возможности пока вернуться, нужно чтить закон и ждать. Жизнь, полная принятия и скромности, возвышает. За все страдания нам будет дано столько же счастья.
А мы молчали. А Рома продолжал:
– Ну что же вы. Разве я неправ, мой брат? Разве мы уже не счастливы, любимая? Мы живы, дышим и едим.
– Я с тобой, – тогда отвечал брат, и мы оба опускали головы и подчинялись.
Терпели – оба – ждали. Пока я снова не заводила: пора жить отдельно. Пора. К тому же с документами дело решилось – то стала первая серьезная победа.
– Значит, пора, – признал не без грусти Рома. – Найдем хорошую двушку, нам одну комнату, другую – брату, он заслужил.
– Может, совсем отдельно? Зачем нам брат, зачем нам кто-то третий, безучастный или, наоборот, слишком близкий, тесный, дробящий нашу мечту.
Но я так и не смогла это сказать. Он бы не вынес.
И мы сменили дупло на две комнаты, для Ромы, его жены и его брата. Потом еще одну. И еще. В четвертой – остановились. Замерли на несколько шершавых, клейких лет.
Автомойка расширялась, обрастала людьми и машинами – с другой стороны здания, я не видела, но знала. Старик – владелец киоска – обновлял ассортимент. Появилась сменщица – затравленные глаза на половину острого лица, черные до колен волосы, поломанные ногти и синяки; я старалась не спрашивать, да и видела ее редко. Так, помогала первое время, подсказывала. Мы сменяли друг друга, работали с утра до поздней ночи по три раза в неделю. Домой я стала ходить пешком, через прозрачный пустырь с гаражами, через сточенный железнодорожный переезд, прямо к последнему препятствию.
Луна быстро, как в перемотке, бликовала, томилась, испытывала, но не надоедала – менялась частенько. Я вбирала, глотала ее и ступала. Несла свой страх через тоннель, переход, в котором горели все лампы, но лучше бы не горели, потому что люминесцентная встреча с собой была даже страшнее. Никто мне ни разу не попался, словно впустив в себя, реальность начинала раздваиваться и растраиваться, образуя множество коридоров вариантов, и для каждого – смертного и нет – он был бы непременно свой.