Жизнь русского обывателя. От дворца до острога - стр. 58

Подавляющее большинство чиновничества на низших должностях принадлежало к «несчастливцам», к маргинальной части российского общества, разночинцам. Хотя дворянство и обладало почти монопольным правом на государственную службу и преимуществами при ее прохождении, карьера чиновника мало привлекала дворян, и они шли предпочтительно на службу военную. Чиновник в глазах дворянина был «приказным», «крапивным семенем», «щелкопером», «бумагомаракой», а в глазах военных – презренным «стрюцким», «стрюком», «шпаком», «штафиркой». Так что во второй четверти XIX в. из 114 служащих Московской палаты уголовного и гражданского суда дворян было всего 12; среди прочих 54 были выходцами из духовенства, 33 – обер-офицерскими детьми, то есть детьми лиц из податных сословий, выслужившихся в офицеры, семеро – воспитанниками Московского воспитательного дома (незаконнорожденные неизвестного происхождения), 45 – из приказных и канцелярских служителей. Но это в Московской губернии, в одной из центральных и «помещичьих» губерний, в губернском учреждении. В Оренбургском уездном суде из 15 чиновников тогда же из дворян было трое, из духовных – четверо, из обер-офицерских детей – четверо и из потомственных канцеляристов – четверо же. В целом, по Калужской, Тамбовской и Оренбургской губерниям дворяне в местных учреждениях составляли 21 %. Естественно, что единственным источником существования для чиновников-разночинцев было жалованье, как мы уже видели – ничтожное, и… взятки.

Генерал-майор, начальник оружейного завода

Разница в чинах и должностях, происхождении и окладах жалованья была не только формальной. Бюрократы высокого ранга держали себя большими барами, а на своих подчиненных смотрели примерно так же, как помещики на крепостных. Ф. В. Булгарин писал: «Прежде начальник никогда не говорил подчиненному иначе, как ты, и даже проситель никогда не слыхал вежливого слова от сановника. У большей части сановников в приемной комнате не было даже стульев, а у иных просители должны были ждать в сенях или на улице» (23; 392). Виленский генерал-губернатор И. Г. Бибиков, по словам его чиновника, «ума недальнего, болтлив, бестактен и уверен в превосходстве своем над всеми ему подвластными до такой степени, что не допускает ни малейших противоречий». И это еще сущие пустяки. Костромской губернатор генерал-майор И. В. Каменский выбил зубы своему правителю канцелярии – очевидно, по привычке к кулачной расправе: он был переведен в Кострому с поста волынского губернатора за избиение своего вице-губернатора. Ревизия сенатора Б. Я. Княжнина Новгородской губернии обнаружила крайнюю грубость губернатора, после разговора с которым подчиненным приходилось оказывать медицинскую помощь (115; 14, 35; 72; 35). Впрочем, признаем, что подчиненные нередко и заслуживали этого уже по своему нравственному облику. В. Г. Короленко, описывая нравы Ровенского уездного суда, вспоминал историю с запившим архивариусом: «Крыжановский, жалкий, как провинившаяся собака, подошел к судье и наклонился к его руке. Отец схватил нагнувшегося великана за волосы… Затем произошла странная сцена: судья своей слабой рукой таскал архивариуса за жесткий вихор, то наклоняя его голову, то подымая кверху. Крыжановский только старался облегчить ему эту работу, покорно водя голову за рукой. Когда голова наклонялась, архивариус целовал судью в живот, когда поднималась, он целовал в плечо и все время приговаривал голосом, в который старался вложить как можно больше убедительности: