Жизнь пяти - стр. 15

В ушах эхом прошлого раздаются стоны и крики, в глазах отсветами ярких огней проплывают статичные, выхваченные нещадной памятью искаженные мукой лица. Лица, что оборванными жизнями их хозяев теперь навечно останутся с ними. Их будущие ночные кошмары и строчки предсмертных исповедей.

В прохладном воздухе комнаты еще витает запах войны и крови. Предрассветный, леденящий, сводящий с ума ужас, из цепких лап которого они еле выбрались пару часов назад.

Несколько жутких, пахнущих влажным, тошнотворно-сладким тленом мгновений, несколько секунд собственного, безвозвратного, неизбежного падения перед первыми нотами испепеляющего тьму горна рассвета.

И вот наконец яркий, нестерпимо сияющий край солнечного диска медленно выплывает из бесконечной вереницы темных, городских крыш. Его дерзкие стрелы-лучи бесстрашно врываются в комнату, на короткий миг наполняя ее всю неожиданно теплым, ласковым светом, изгоняя мрак и тени ночи, а затем ускользают, преломляясь и распадаясь на острых гранях сертэ, рождая веселый, задорный хоровод сверкающих бликов. Крошечных солнечных зайчиков, пробегающих в своей неведомой игре по их серым, хмурым, измученным лицам.

Финальный аккорд прошлого. Торжественная увертюра будущего-настоящего.

Воздух теплеет.

Зира, как всегда первая, как всегда соединяющая их всех, таких разных и порой, непримиримых, улыбается. Робко, словно настороженно пробует на вкус это, кажется, вдруг позабытое уже, непривычное выражение радости, примиряя, прилаживая его к новой себе, к новому миру. И они разом, будто подхватывая ее настроение, тоже улыбаются. Кто широко, с облегчением отступивших страхов, кто с трудом, через пелену боли и терзающий сердце и тело страданий, кто также робко, с недоверием и сомнением в собственных силах.

Они улыбаются, перебрасываясь волной взглядов и чувств, мимолетных ощущений и невысказанных мыслей. Улыбаются солнцу, жизни, наступившему дню и друг другу, улыбаются готовые перейти к чему-то большему, чем отрешенно скорбное, замкнутое молчание…

Но время против.

Шелест одежды, гибкие шаги узких, бойцовских сапог, стройная, юркая фигура, взмах когда-то светлого рукава рубахи, длинная, плотная коса, новый запах – гари, ночи и моря. Ривин Вут, мягко ступая, разрушает их круг.

Он поворачивается к Митару. На руках – россыпь порезов и ссадин, на лице – черные полосы сажи и пепел усталости. Голос – непривычно рваный, сухой и безликий.

Митар, нашли твоего отца.

Тени вновь наполняют комнату.

Рука Курта, медленно скользя по грубой ткани пиджака, крепко, насколько хватает сил сжимает подрагивающее плечо друга.