Жизнь пяти - стр. 13
Отправятся туда, откуда ни одни из них не уже надеется вернуться назад.
2. Время конца и начала
1
Рассвет. Такой же как вчера и вместе с тем совершенно иной. Разлив яркого алого на темно-синем тонким ручейком леденящей тело и мысли прохлады раннего утра проникает в просторную комнату через щель едва приоткрытой створки изящного арочного окна. Внутри – приятное послевкусие завершенности, грядущего обновления, желанного облегчения после тяжелой, выполненной работы и чуждое, такое новое похмелье усталости, приправленное ядом растревоженной совести и запахом скорби еще не осознанных потерь. Снаружи – улицы, кварталы, площади Мирана, пока милосердно завернутые, укрытые, погруженные в фиолетово-серый сумрак неведения и клубящийся туман незнания, скрывающего, и каждый из них, гадая, думает об этом, многочисленные тела жертв прошлого дня.
Стены – дерево, умбра и вино, холсты в старых, золоченых рамах, переливающиеся мазки застывшего во времени масла, редкие пейзажи и неброские натюрморты; грузные, плотные, вязкие складки портьер, нежные воланы опавших, прозрачных тюлей, лакированный паркет пола с истоптанным то тут то там беловато-серыми следами ног красновато-охристым полотном ковра, дорогая мебель: мягкие кресла и диваны, обитые приятно гладкой на ощупь, упругой тканью цвета разбавленного молоком крепкого, черного чая.
Мрачные тени в пустых углах.
Тесный круг. Мерцающее сияние магических огней в центре.
Вала в узком кресле с высокой спинкой и удобными подлокотниками, расслабленно откинувшаяся назад. Разметавшиеся, густые светлые волосы, тонкие прорехи седины, осунувшееся лицо, прикрытые подрагивающими веками глаза. Полы ее темного, практически черного плаща, кое-где покрытые толстым слоем осевшей, темно-серой, засохшей грязи и глянцево-сухими подтеками крови, складками порезов свернулись по бокам хрупкого, усталого тела. Внизу у самых кончиков высоких кожаных сапог полоса серебрящейся ленты металла – ее шпага оставленная отдыхать до поры до времени.
Зира рядом в углу убаюкивающей, обволакивающей глубины дивана, выпачканного по бокам кровью и пылью с ее одежды. Выбившиеся каштаново-коричневые пряди, тусклые и растрепанные, эффектной рамкой обрамляют необычно бледное, почти пепельно-белое круглое лицо с гордо приподнятым по привычке аккуратным, покрытым липким слоем сладковатого, блестящего пота подбородком. В глазах темно-зеленых и одурманенно мутных, с огромными черными прорехами зрачков еще заметны отголоски ужаса, боли, страдания и языки странного, холодного, отрешенного пламени.