Жизнь мальчишки - стр. 115
Тик… так… тик.
За моей партой, алфавитно располагающейся после Рики Лэмбек и Дины Макарди, спокойно сидящая половинка меня прислушивалась к лекции нашей классной, в то время как другая половинка не могла мечтать ни о чем другом, кроме того, чтобы этот последний урок поскорее закончился. Моя голова была переполнена разными словами. Мне было просто необходимо освободиться от этих слов, стряхнув их в прозрачный и теплый летний воздух. Но мы обязаны были пребывать под властью миссис Нэвилль вплоть до сигнала прощального звонка и вынуждены были сидеть и страдать до тех пор, пока время не придет к нам на выручку и не спасет нас, подобно Рою Роджерсу, наконец перевалившему через гребень холма.
Тик… так… тик.
Да имейте же сострадание.
Настоящий мир ждал нас снаружи, за прямоугольными металлическими рамами школьных окон. Покуда я не имел ни малейшего представления о том, что за приключения ожидают меня и моих друзей в это лето 1964-го, но в том, что летние дни будут длинными и ленивыми, и в том, что когда солнце наконец сдастся, отпустит небосвод и канет за горизонт, подадут голос цикады и светляки будут творить свой танец в воздухе и не будет никаких домашних заданий и что летняя пора будет самой расчудесной, я был уверен наверняка. Я сдал экзамен по математике, благодаря чему сумел-таки избежать – отхватив три с минусом – унылой ловушки летних занятий для отстающих. И теперь, в продолжение всего лета, я и мои друзья, дико проносясь по травянистым равнинам, склонам крутобоких холмов и через тенистую сень лесов, нет-нет да и остановимся и задумаемся, вспомнив о тоскливой участи одноклассников, связанный узами летней школы – этой темницы, в которую по неопытности угодил Бен Сирс в прошлом году – ибо время будет утекать без них, тогда как сами они ни за что не будут становиться моложе.
Тик… так… тик.
Время, царь царей, на пьедестале неумолимой жестокости.
Наших ушей достигли доносящиеся из коридора шум и возня, вслед за чем раздались взрывы смеха и крики искрящейся пузырьками радости свободы. Кто-то из учителей отпустил своих учеников чуть раньше звонка. Внутри меня все сжалось от вопиющей несправедливости такого неравенства. Тем временем миссис Нэвилль, дама со слуховым аппаратом и оранжевыми кудрями, цвет которых она неизменно подновляла, несмотря на свои шестьдесят лет, спокойно продолжала неспешное повествование, словно бы и не было в коридоре никакого шума благодарного бегства. До меня наконец дошло: она просто не хотела нас от себя отпускать. Она желала видеть нас при себе столько, сколько это было позволено ей, не из пустого учительского рвения, а скорее всего потому, что никто не ждал ее дома, а одинокое лето вряд ли можно назвать летом вообще.