Живое предание XX века. О святых и подвижниках нашего времени - стр. 18

Среди лета отпустили отца Сергия. Мне и еще нескольким чадам сообщили, что он остановится у Марии Николаевны в Опалихе, и разрешили приехать. Он принимал в лесу. Сильно изменившийся, в очках, в гражданской одежде. Вскоре уехал под Тверь в деревню, где жили его близкие духовные чада.

– В 1938 году, когда умерла мама Марии Николаевны, ее сестра с маленькими детьми собралась уехать из Москвы, – рассказывает Наталья Алдошина. – Она хотела, чтобы дети росли на воздухе. Вместе с Марией Николаевной она по благословению отца Сергия поехала в Рыбинск к слепой матушке Ксении, женщине высокой духовной жизни. Марии Николаевне она сказала: «Марфа и Мария, Марфа и Мария». Мария Николаевна поняла, что ей нужно соединиться со своей сестрой Лидией Николаевной. Искали подходящее место, и за месяц до войны она вместе с сестрой переезжает в окрестности Загорска, современного Сергиева Посада. Все эти годы Мария Николаевна постоянно чувствовала слежку за собой.

С началом войны службы, которые совершали маросейские прихожане на дому, не прекращались. Елизавета Александровна Булгакова была арестована вместе с отцом Сергием. Четыре месяца она просидела в одиночке, в течение месяца ожидая расстрела. Но документы вернули чистыми, и ее освободили. Это было чудо по молитвам отца Сергия.

Она вспоминала, что в Москву ей требовался особый пропуск[24], и так она попала в Загорск: «Уже в сумерках легко нашла дом, где жила Мария Николаевна. Дверь была не заперта, вошла в кухню. Уголок Марии Николаевны был отгорожен темно-красной старинной занавеской. Занавеска приоткрылась, и выглянула Клавдия Никаноровна, тоже чадо батюшки отца Алексия. Они с Марией Николаевной в этот момент читали всенощную. Я тоже подключилась. Мария Николаевна никогда без нужды не прерывала богослужения; когда же закончили, конечно, посыпались вопросы, рассказы о пережитых ими первых месяцах войны. И тут я заметила у Марии Николаевны над кроватью мешочек. Оказалось, что это мешочек для нищих – когда получат хлеб, отрезают часть и кладут в этот мешочек». Из письма Марии Николаевны к Елизавете Александровне становится понятно, какой на самом деле это был подвиг – отложить кусочек хлеба для нищих: «Дорогой Лизочек, наконец предоставляется возможность написать тебе все более подробно, чем раньше… Беспокойство, от которого ты уехала, все еще продолжается там: Елену Сергеевну все таскают, остальных будто бы оставили „пока". Все очень голодают. Борис Васильевич и Мария Петровна, да и все питаются главным образом комбикормом и тем, что смогут достать. За это время умерло много людей, перечту тебе их: Николай Николаевич и Василий Михайлович, Павлик Оленин, прислали недавно извещение о смерти Миши Мамонтова, скончавшегося еще в феврале прошлого года в саратовской тюрьме <…>. Всех выпишу тебе в отдельном списочке. Умирает совсем Катя Синельщикова. Муж ее пропал без вести на фронте, она совсем одна. Ируська черненькая по-прежнему обслуживает всех окрестных старушек и дум о поездке к тебе не имеет. Удивляться на нее приходится, но сила Божия в немощи совершается.