Живая плоть - стр. 27
Парадная дверь выглядела так, словно не открывалась месяцами или будто представляла собой вход в какую-то крепость, и на его звонок, для чего требовалось потянуть витой металлический прутик, выйдет привратник в кольчуге, с дубинкой в руке. Виктор заколебался. Мебель была ему не нужна, ее было некуда ставить, и даже будь у него пустой дом, требующий новой обстановки, он бы предпочел все, что угодно, но не эти вещи, в которых каким-то образом окаменели воспоминания, терзания и стыд. Но Виктор пришел не за этим. Пожалуй, он появился тут ради того, чтобы увидеть Мюриель, единственную оставшуюся в живых родственницу, единственное оставшееся звено цепи из плоти и крови, связывающей его с прошлым.
Возможно, она умерла. В тюрьме не потрудились бы сообщить ему об этом. Возможно, прикована болезнью к кровати. Дом выглядел нежилым. Но это впечатление создавалось и в тот далекий рождественский день, когда он пришел сюда с родителями; на входной двери не было ни гирлянды, ни открытки. Виктор взялся за металлический прутик и позвонил.
Все окна соседних домов отливали черным антрацитовым блеском, но в доме тети они казались подернутыми серой дымкой, пыльным налетом: на них многие годы лил дождь, а потом снова садилась пыль. Виктор позвонил снова. На сей раз что-то сдвинулось в полной безжизненной тишине дома. Сам не понимая отчего, – он ведь просто звонил своей старой тете, с которой не было связано ничего значительного, – Виктор ощутил легкий страх, электрическую дрожь в плечах и в пояснице. Втянул живот, расправил плечи и сделал глубокий вдох.
Дверь медленно приоткрылась, кто-то внутри дома это делал очень медленно и осторожно – на дюйм, на шесть дюймов, на фут. На Виктора уставилось подергивающееся старческое лицо, смахивающее на мышиное. Тетя так постарела, что он не узнал бы ее в том почти невозможном случае, если б они встретились в каком-нибудь другом месте. Дженнер не мог отвести от хозяйки дома напряженного взгляда, и с каждым мгновением ему казалось, будто кто-то невидимый сжимает его горло. Раньше она была громадной, с большим белым отечным лицом, напоминавшим ему замысловатый торт в витрине кондитерской, покрытый сахарной пудрой, с вишнями и марципанами, окруженный золотистыми украшениями. Теперь этот торт будто выбросили в мусорную корзину: на месте глазури появились пыль и паутина, похожий на плесень налет покрыл пористые щеки. Полное тело, раньше туго затянутое корсетом, стало дебелым и сгорбленным. Мюриель носила розовую сетку на редких седых волосах, некогда обесцвеченных пергидролем. На ней были грязно-синие шерстяной халат и домашние туфли.