Жертва сладости немецкой - стр. 11
За сим оба посла поклонились друг другу, и Бенгт Горн произнёс, делая широкий жест:
– Изволь, Афанасий Лаврентиевич, отдохнуть с дороги в гостевом шатре.
Красная ткань шатра делала всё внутри него сукровичным на цвет, это не понравилось Ордин-Нащекину, и он велел раздвинуть полог пошире, чтобы можно было любоваться нежарким и светлым, от просторного и безоблачного неба, майским днём. От шведского посла явился пристав с двумя солдатами, которые принесли для русского посла с его людьми еду и питье в судках, кувшинах и корзинах. Афанасий Лаврентиевич на подношения глянул мельком и велел капитану Репину раздать всё людям, а также выставить караул к его кожаному сундучку и к бумагам подьячего.
– Смотри, Иван, чтобы твои люди не разбредались по округе. Сдается мне, что мы здесь и на полдня не засидимся. Шведам не терпится сунуть мне под нос ведомую всему миру новость. Что ж, сдюжу, не впервой.
Услышав сии слова, Гришка Котошихин, разбиравший из своей укладки письменные снасти, поднял голову и вопросительно глянул на Ордин-Нащекина.
– Шведу хочется уязвить меня Оливским договором с поляками, другого дела для меня у него нет, – сказал Афанасий Лаврентиевич. – Бенгт Горн – генерал, и всегда норовит огорошить соперника какой-нибудь неожиданной пакостью. На съездах в Валиесаре от него много претерпел Прозоровский, швед ему все уши прожужжал тем, что я отбираю у князя Ивана Семёновича славу великого переговорщика.
– Стало быть, письменных дел сегодня может и не быть? – сказал Котошихин.
– Ты, Гришка, от меня далеко не отходи. Прислушивайся, вникай, что шведы между собой говорят. Ты шведский язык достойно изучил?
– Не совсем ещё, господине, наловчился в разговоре, а понимаю почти всё.
– А ты побольше промеж шведов бывай и в шведском письме набирайся толку, я ведь тебе не возбраняю ходить, куда тебе вздумается. Вот и пользуйся этим для дела.
Котошихин, и в самом деле, своей грамотностью, живым умом и тягой к знаниям выгодно отличался от большинства подьячих даже в Посольском приказе. Это углядел дьяк Алмаз Иванов, и уже почти два года Гришка находился на посольской службе в Прибалтике, получал наградные и прибавку к жалованию, и до сего часа был весел, не ведая, что и над ним готова вот-вот разразиться беда.
Около полудня к русскому послу явился пристав и объявил, что шведский посол ждёт в переговорном шатре и готов с ним встретиться. Ордин-Нащекин был бережлив, и его парадный посольский кафтан покоился в мешке из кожи нерпы, откуда его извлёк слуга, встряхнул, освобождая от пыли, и водрузил на плечи господина. Афанасий Лаврентиевич потребовал ножницы английской работы и тщательно подстриг ногти, затем самым лучшим казанским мылом вымыл руки, за чистотой коих следил со всей тщательностью, и даже полировал пилкой и щёточкой свои крупные ногти.