Женщины Цезаря - стр. 123
Клодий, никем не руководимый, отвергнутый своим классом, отчаянно желавший делать хоть что-то, поставил себе целью устранить эту преграду. Сознание одержанной победы согревало его. И еще он обнаружил, что ему нравится находиться в такой компании. Ему нравилось быть самым образованным и умным среди присутствующих. Это давало ему преимущество, которого он был лишен, находясь среди равных. Он ощущал себя гигантом. Всем своим видом он давал понять: вот знатный человек, которого действительно волнует судьба народа, вот аристократ, которому нравятся простые люди, их жизнь. Он знал, как втереться к ним в доверие и чувствовать себя среди них как дома. Он наслаждался новым способом лести.
Его методом была беседа. Никаких громких слов, никаких небрежных ссылок на греческих драматургов и поэтов, ни одного намека на то, что эта компания, или это вино, или его окружение ему не нравятся. И пока он говорил, он усердно угощал аудиторию вином, делая вид, что и сам много пьет, но внимательно следил за тем, чтобы оставаться самым трезвым. Он умел притвориться очень пьяным. Он валился под стол, падал со стула, выбегал из комнаты, делая вид, что его рвет. Первый раз, когда он попытался заговорить со своей намеченной жертвой, все держались довольно отчужденно. Но он пришел во второй раз, потом в третий, потом и в четвертый… Он ходил до тех пор, пока даже самый осторожный из компании не вынужден был признать: да, Публий Клодий действительно замечательный человек, свой парень, который просто имел несчастье родиться аристократом. После того как доверие было завоевано, Клодий почувствовал, что может манипулировать всеми как хочет – при условии, что никогда не выдаст своих тайных мыслей и чувств. Перед ним были неотесанные, необразованные солдафоны, отчаянно жаждущие похвалы вышестоящих. Только и ждущие, чтобы ими кто-то занялся.
Марк Силий и Луций Корнифиций ничем не отличались от прочих завсегдатаев римских таверн, даже если они и оставили Италию в семнадцать лет. Суровые, грубые, безжалостные – да. Но Публию Клодию эти двое центурионов казались податливыми, как глина в руках скульптора. Он был уверен в успехе. Это совсем легко…
Силий и Корнифиций признались себе, что Клодий им нравится, что он их забавляет. И Клодий делал вид, что дорожит их мнением. Он стал спрашивать, что они думают о том, об этом, всегда выбирая вещи, им известные, позволяя им чувствовать себя знатоками. Он притворялся, что восхищается ими – их энергией, их выносливостью в солдатской службе, такой важной для Рима. Наконец он стал им ровней, другом, милым юношей, светом в темноте. Он был