Женщина в гриме - стр. 49
– Так, значит, как говорится, Седьмое искусство, – проговорил он, отрешившись от гнева благодаря этому новому открытию. – А! Седьмое искусство! А вы знаете, какой фильм я больше всех любил во времена своей юности? Я его увидел благодаря тому, что мой отец, как я вам уже рассказывал, был киномехаником в «Эдене», в Баньоле на протяжении войны и после. Я больше всего любил… даже не догадаетесь, что за фильм…
– Нет, – вяло проговорила Ольга. (Ее бесило, когда он столь непринужденно рассказывал о своей семье. Отец – киномеханик, мать – подручная в швейной мастерской! Непонятно, чем тут хвастаться! Конечно, само собой разумеется, скрывать этого не надо… Но она бы тем не менее предпочла, чтобы он это скрывал.)
Сама Ольга, между тем, имела обыкновение, дабы никого не смущать, галантерейный магазинчик матери превращать в ткацкую фабрику, а ее небольшой домик – в усадьбу. Это в свое время произвело впечатление на Симона Бежара, в чем он ей и признался; и Ольга по временам даже себя спрашивала, а не ценил ли он в ней прежде всего принадлежность к крупной буржуазии. Обхохочешься!
– Так вот, это «Понкарраль», – заявил наконец Симон и улыбнулся. – Я до безумия влюбился в маленькую блондинку Сюзи Карье, которая ревновала Пьера-Ришара Вильма к Анни Дюко – своей сестре. Это была эпоха непорочных девушек-блондинок, бравших верх над женщинами-вамп, – проговорил он рассеянно и умолк.
«Может быть, здесь-то и заложена первопричина, – подумал он. – Первопричина моей склонности к девушкам в цвету, хладнокровно отбивающимся от меня, и предубеждения против женщин своего возраста, с которыми я чувствую себя легко и которые способны меня полюбить. Неужели все это восходит к „Понкарралю“? Сумасшествие какое-то… Целая жизнь, ориентированная на „Понкарраль“… Такое могло случиться только со мной!» – сделал он горький вывод, не догадываясь, как мало людей гордится собственным вкусом и сколь немногие по-настоящему преданы своему идеалу. Не догадываясь, сколь разрушительным бывал во все времена разрыв между собственными идеями и собственными удовольствиями. И сколь часто он становился первоосновой настоящей литературы.
– Ну… ну… ну, я слыхала о Пьере-Ришаре Вильме, – залопотала Ольга радостно, как бывало всякий раз, когда воспоминания Симона или еще кого-нибудь из ее любовников вдруг совпадали с воспоминаниями ее собственного детства. (Она принципиально не встречалась с молодыми людьми своего возраста, ведь для них ее молодость не являлась самоценным достоинством.) – Конечно же, – продолжала она, – Пьер-Ришар Вильм… Мама была от него без ума…