Женщина с чужим паспортом - стр. 4
– Я живу на пособие. А мужа и детей у меня нет, не было и не будет! – Тоня снова зарыдала – так же громко, как на мосту.
На нас стали оглядываться постепенно наполняющие платформу пассажиры. Я перевела разговор на себя, призналась, что и у меня нет мужа: он скончался вскоре после чернобыльской катастрофы, потому что был ликвидатором. Сказала также, что у меня есть дочь Ира семнадцати лет. Но год назад Ира уехала учиться в Америку по межшкольному обмену, и если у нее все сложится там, то увижу ее я нескоро.
– Дочь семнадцати лет?! – Тоня перестала плакать и посмотрела на меня, буквально вытаращив глаза. – Вы родили девочку школьницей?
Не скрою, мне было приятно, что она поразилась, что у меня такая взрослая дочь, хотя я родила ее в двадцать один год, вполне нормальный для материнства возраст. Правда, я тогда еще в институте училась, а Виталий, отец Иры, был уже аспирантом. К сожалению, защитить диссертацию он так и не смог из-за семейных забот. Был бы кандидатом наук, глядишь, и не послали бы очищать Чернобыль от радиации.
Я назвала Тоне свой возраст. Она с грустью покачала головой и высказалась:
– Ну надо же, тридцать восемь, а выглядите едва на тридцать!
– Мне никто моих лет не дает! – горделиво подтвердила я.
Вдруг Тоня неожиданно повернула разговор в другую сторону:
– Что же, Анюта, вы меня не спросите, почему я хотела покончить с собой?
– Думала, что вы не захотите говорить, – пожала плечами я.
– Я и не хотела, но вы меня заставляете! – крикнула Тоня.
– Заставляю? – удивилась я. – Да я ни словом не обмолвилась, ни единого вопроса, даже намека. Понимаю ведь, как вам тяжело!
– Понимаете? – сморщилась Тоня. – А зачем стали хвалиться, что молодо выглядите?
– Разве я хвалилась? Назвала возраст, когда о дочери разговор зашел. Выдала вам свою страшную тайну. – Я попыталась шутить.
Но Тоня шутку не оценила, а, сохраняя серьезный вид, спросила:
– А сколько мне лет, вы можете сказать?
Я задумалась: сухая кожа, морщинки у губ и у глаз. Пожалуй, как я и предполагала вначале, лет сорок пять или чуть больше… Но этот чистый, полупрозрачный взгляд, как у ребенка, это подростковая дерзость. Что-то тут не вязалось. И я решительно приуменьшила цифру, казавшуюся мне правильной:
– Лет тридцать шесть, тридцать семь?
– Вот видите, – обреченно вздохнула Тоня. – И вы, как все…
– Что «как все»?
– Все дают мне больше лет, чем мне на самом деле.
– У вас, наверно, трудная жизнь была? – очень осторожно предположила я. – А кто были ваши родители?
Я поняла, что Тоне теперь хотелось высказаться, сказать о чем-то наболевшем, что и подтолкнуло ее на отчаянный шаг к самоубийству.