Женщина, которой я хотела стать - стр. 10

Она не была типичной домохозяйкой – на кухне я ее видела изредка и только по воскресеньям, когда у прислуги был выходной. Она готовила изумительно вкусную запеченную курицу с хрустящим картофелем, а на десерт папа приносил выпечку. Мой любимый шоколадный фондан назывался Merveillux – с безе, шоколадом и взбитыми сливками. Все-таки мы жили в Бельгии, стране шоколада. На самом деле большинство маминых обязанностей по дому сводилось к тому, чтобы давать указания другим, но у нее это очень хорошо получалось. Наша квартира была красиво обставлена, в ней было полно антиквариата, который она коллекционировала. Я хорошо помню, как она искала и наконец нашла люстру в стиле ампир, которую так хотела заполучить. Сейчас она освещает мой бутик в Лондоне в районе Мейфэйр.

С тех пор как умерла моя мама, а отец шестью годами ранее, я ищу зацепки в их жизни – ключи к разгадке того, что их сформировало и почему я такая, какая я есть. Эти поиски привели меня в Восточную Европу, в город Кишинев, прежде – столицу Бессарабии, теперь – столицу Молдавии, где в 1912 году родился мой отец, и в греческий город Салоники, где в 1922 году родилась моя мать.

Семьи обоих моих родителей занимались тканями. Мой дедушка по папе, богатый русский торговец, среди родственников которого было много интеллигенции и людей искусства – один из них, Льюис Майлстоун, был режиссером удостоенного в 1930 году премией «Оскар» фильма «На Западном фронте без перемен», владел несколькими магазинами тканей в Кишиневе. Отец моей мамы, Мойше Нахмиас, сефард (еврей с испанскими корнями), перевез свою семью из Салоников в Брюссель, когда моей маме было семь лет, и управлял большим универмагом под названием La Maison Doree, которым владел брат его жены, Саймон Хэйм. Сестра моей бабушки по маме, моя двоюродная бабушка Лине, была замужем за состоятельным Саймоном Хэймом и сподвигла свою сестру тоже перебраться в Брюссель вместе со своей семьей. Таким образом, хоть я никогда раньше и не прослеживала эту цепочку, получается, что бизнес в сфере моды и торговли был наследием обеих сторон моей семьи.

Я не смогла отыскать в детстве матери ничего, что могло бы наделить ее той невообразимой стойкостью, необходимой, чтобы выжить в лагерях смерти. Насколько мне было известно, ранний период ее жизни в Брюсселе прошел вполне благополучно и без всяких перипетий, пожалуй, ее даже баловали, как младшую из трех сестер в семье. Единственным испытанием для нее и двух ее старших сестер, которые ходили в итальянскую школу в Греции, стала необходимость свободно владеть французским языком, когда они переехали в Брюссель, чтобы успевать в школе. Мои бабушка и дедушка по маме, которые дома говорили на ладино, языке евреев-сефардов, поменяли даты рождения сестер, когда семья приехала в Брюссель, сделав их на два года моложе, чтобы у тех было больше времени на адаптацию и изучение французского для хорошей успеваемости в школе. Моя мама поступила в лицей Дэшбек, ту же школу, в которую спустя годы пошла я, и у нас даже была одна и та же воспитательница детского сада и одна и та же директриса, мадемуазель Жилетт. Я только недавно узнала, что она допустила маму до выпускных экзаменов, несмотря на расовые законы времен нацистской оккупации. Возможно, именно поэтому она выбрала меня, чтобы задуть свечи на торте во время семьдесят пятой годовщины школы в 1952 году, – я была дочерью выпускницы, которая прошла через лагеря смерти и выжила.