Землянка для дракона - стр. 20
Потом Асхелека узнала о горианских наказаниях в уводах. Отец наказывал ее сначала очень часто. Кроме того, он часто кричал и сердился на нее, и она очень пугалась и плакала. Постепенно она поняла, как избегать этого, научилась угадывать его настроение, не злить. Правила были простыми, но нельзя было забывать о них: никому не показывать волосы, не произносить шаггитеррианских слов, не снимать туфли на людях, не упоминать о маме и о доме.
К тому моменту, как она пошла в школу, Асхелеке уже казалось, что она жила на Горре всегда, а тяжелая скорбь по дому ушла глубоко в подсознание – она больше не осознавала, что все еще скорбит. Просто привыкла к тому, чтобы всегда чувствовать чуть больше грусти, чем другие дети. Она не понимала, как тяготит ее необходимость скрываться и вечные страхи отца. Но обмануть психику ей не удалось, и в ее собственной душе все больше разрастался ужас, что ее обнаружат, разоблачат, отберут у отца и отдадут в дом удовольствий.
Все эти воспоминания, вывернутые на суде, частично услышанные от других людей, которые сухо зачитывали показания отца, вонзались в нее как остро наточенные ножи. Асхелека изо всех сил сжимала руку Тхорна, сидя на удобном кресле, и под ее ногами расстилался идеально чистый зеленый ковер, но ей все казалось, что на него вот-вот потечет кровь, которая выступит из ее израненной души, прямо сквозь кожу.
Все, кто присутствовал на суде, бросали на нее косые взгляды, полные жалости и любопытства, и из-за этого становилось еще хуже. Все ее жалели, потому что она была уродом, которому вряд ли когда-нибудь суждено превратиться в нормального человека. Она может скрывать свои волосы или не скрывать, но ведь они никогда не поменяют цвет, верно?
И все же Тхорн стоял между ней и этим кошмаром, как стена, и ей удавалось немного прятаться за ним. Он подбадривал, тихо шептал какие-то шутки на ухо, потирал плечо и иногда отвлекал, когда она слишком сильно уходила в себя. Но когда отцу начали задавать новые вопросы, Асхелека сосредоточилась на нем. Она видела и слышала только отца. Ее глаза наполнялись слезами против ее воли, и в какой-то момент она поняла, что все платье спереди мокрое. Папа равнодушным, отстраненным голосом рассказывал о ее детстве так, словно ему тогда вообще не было до нее дела. Он говорил, что она была здорова и сыта – но он говорил это так, словно его дочь была животным в зоопарке, которое требовалось лишь кормить и следить, чтобы случайно не сдохло от какой-нибудь хвори.
Впиваясь ногтями в ладони, Асхелека ждала лишь одного момента – она хотела услышать, как погибла ее мать. Этого ей никак не удавалось вспомнить, но она хотела знать. Отец ни разу не ответил ей за все ее детство. Когда судья спросил о ее матери, время почти остановилось для нее. Медленно-медленно поворачивалась к ней голова Тхорна, очень-очень медленно он поднимал руку, вдруг пожелав прервать судью, но не успевал. Пока, наконец, до них не донеслись слова ее отца, пожавшего плечами: