Земля последней надежды – 2. Время рыжего петуха. Всеслав Чародей 2.2 - стр. 27

– Да так… никто, – задумчиво ответила Краса. – Человек прохожий.

– Э, Красушка, да ты ведь улыбаешься, – вдруг рассмеялась Улыба. Вестимо, сама-то она улыбнуться никогда не откладывала, потому Улыбой и прозвали. – Ай, Краса!..

А Краса и впрямь улыбалась – не впервой ли за эти два года, что миновали с разорения вёски «мстиславичами». От чего улыбалась – и сама не ведала.

В кривской земле – зима. Трещат от мороза деревья, спят под сугробами и тонким льдом гиблые болота, дремлют под снеговыми шапками деревья – зима.

Звонкой переливчатой трелью разливается по лесу перезвон бубенцов на конской сбруе. Быстро бегут по лесу пароконные сани-розвальни, а в них – четверо богато одетых кривских весян. Хоть и близко Мядель от Нарочи, а всё одно – ради такого дела пешком идти невместно. Надо, чтобы все видели и слышали – кто едет да куда. И чтобы поняли – зачем.

А едет староста Ока из Нарочи с сыном Корнилой и двумя друзьями. Едет сватать за сына Гордяну, дочку Мураша, старосты мядельского.

Жмёт недовольно губы Ока да ничего не поделать – сыну вожжа под хвост попала. Скажи на милость, словно околдовал его кто – после вешнего Ярилы сын про своих, нарочских девчат и слышать не хочет, ни на одну не глядит, у наречённой своей прежней обручье дареное обратно стребовал, помолвку разорвал, позор девичий презрев, сразу целому роду в душу плюнул. А за родом тем в погосте сила немалая. Сверх того, ни Гордяна, ни отец её, Мураш, ни весь Мядель – не крещены до сих пор. Ни во что стали ни отцовы прещения, ни материны уговоры. Въяве помнит староста слова жены:

– Не дозволю! На язычнице жениться, мало не на ведьме! Нет на то моего добра! Бог не попустит!

Бог, однако же, попустил.

– Едут, едут!! – пронеслось по Мяделю. Мальчишки бежали вдоль улицы, вопя изо всех сил. А кто едет, и куда едет – про то и без них ведомо.

Гордяна глядела на выходное платье, лежащее на лавке, как на живую змею. Мать бросила поверх платья праздничную головку, шитую речным новогородским жемчугом – не бедно жили в Мяделе, совсем не бедно. Мураш, отец Гордяны, мало не в первых охотниках в округе ходил, было на что и жемчуг наменять, и серебро.

– Надевай, – материным голосом можно было бы заморозить всю Нарочь, если бы озеро уже не замёрзло по осени.

Гордяна молчала, закусив губу, теребила рукава платья, терзала твёрдыми похолоделыми пальцами плетёный пояс.

– Надевай, – повторила мать, вытягивая из сундука шитый серебром тонкий кожаный поясок с пристёгнутыми кожаными ножнами – и к праздничному, и к выходному, и к обыдённому платью русские женщины, словенские женщины, стойно мужчинам, вослед мужчинам, носили с собой ножи. Не ради выхвалы войской, ради чести человека вольного. Да и так-то сказать – нож ведь в любом деле первая подмога.