Зеленая гелевая ручка - стр. 8
– Немедленно вылезайте! – она продолжала кричать, пока я пытался вылезти через темный и узкий проход, понимая, что нам обоим сильно влетит. Я уже почти выбрался наружу, но левая нога зацепилась за один из кирпичей, лежащих в основании входа – он определенно был очень мал.
Моя мама кричала и приближалась к хижине. Или она приближалась и кричала при этом. Я уже ничего не понимал. Я помню только, что ее движения заставляли меня нервничать еще больше. В тот момент я даже ни о чем не думал. Я просто хотел как можно быстрее вылезти наружу. Я не догадался отвести ногу в сторону хоть сантиметров на десять, а просто начал изо всех сил дергать ее вперед. Я не думал, что это может причинить мне боль. Я не думал, что это может причинить боль всем нам. Вот так, не раздумывая, одним рывком я выдернул застрявшую ногу, заметив небольшое расползающееся по коже пятно – это была кровь.
Та же сила, что позволила мне освободить ногу, сместила кирпич в основании хижины, сделав ее еще более неустойчивой. Даже не потребовалось ждать серого волка, который подует на домик. Было достаточно лишь обернуться, чтобы увидеть, как постройка рухнет в одночасье.
Одновременно воздух разрезало два крика: один накрыл меня волною страха, второй раздался за моей спиной. Сухой, приглушенный крик, но не боли – это пришло позже – а паники. Два крика и тишина, застывшая в облаке пыли.
В тот же миг, когда рухнула постройка, моя мать бросилась ко мне, схватила так сильно и обняла так крепко, сжала так неистово… что и сегодня, и каждый раз, когда я вспоминаю об этом, я чувствую, как ее ногти впиваются в мои голые руки. В тот день я открыл для себя самое безопасное место на свете – объятия перепуганной до смерти матери.
Я расплакался. Столько всего появилось в один миг: кровь на моей левой ноге, два этих одновременных крика, откуда-то возникшее чувство неопределенности, облако пыли, окутавшее все вокруг, и это странное ощущение, что лето закончилось…
Все происходящее после было похоже на крутящийся перед глазами калейдоскоп из образов, движений и звуков. Я помню, как мать оттолкнула меня в сторону с той же силой, почти безумным неистовством, с которым до этого схватила, чтобы обнять. Я помню глаза моего отца, прибежавшего на крики и бросившегося откапывать из-под завала Тони. Я помню безмолвную фразу «С тобой мы поговорим позже», явно читавшуюся в его перепуганном взгляде. Я помню туман, который периодически рассеивался. Помню, как хотел, чтобы он не исчезал никогда. И помню слезы на своих щеках…
Тони был единственным сыном Абатов – лучших друзей моих родителей. Анну и Хосе Антонио, любопытную пару, мне казалось, словно перенесли в реальную жизнь со страниц комиксов. Ее я запомнил очень стройной и высокой, чем-то похожей на Оливию, невесту моряка Попая. Он был больше похож на римского сенатора Брута, только с бородой, из-за которой почти никогда не было видно губ. Все четверо знали друг друга еще с детства, обычно в этот период зарождается самая крепкая дружба, которая с годами только крепнет. Их жизни, казалось, были написаны под копирку: обе пары познакомились в одно и то же время, обе поженились в одном и том же году, у обеих родились сыновья с разницей всего в несколько месяцев. Я был старше.