Завоеватель - стр. 60
Он гнал их к внутреннему двору, где на солнце блистало серебряное дерево. Иные падали, а Мункэ смеялся и пинками заставлял их подниматься, кряхтя от боли. Словно пастух среди овец, он орудовал плетью, чтобы отара не разбредалась. Наконец впереди замаячили ворота. На башнях по разные стороны от них стояли стражники и изумленно взирали на происходящее. Мункэ не сбавил темп, даром что взмок от пота. Он хлестал, пинал, лупил, пока не вытолкнул за ворота последнего цзиньца. Лишь тогда остановился, тяжело дыша в тени ворот.
– Вы достаточно получили от монголов, – объявил он. – Отныне либо честно зарабатывайте себе на хлеб, либо голодайте. Сунетесь ко мне в город – поплатитесь головой.
Цзиньцы взвыли от злости, и Мункэ подумал, что они еще припомнят ему эту обиду. У многих в Каракоруме остались жены и дети… Только орлоку было все равно. Ему даже хотелось, чтобы придворные взбунтовались – так и подмывало схватиться за меч. Ученых и писцов Мункэ не боялся. Они же цзиньцы – ни ум, ни гнев им не помогут.
Когда яростные вопли сменились бессильным ропотом, орлок посмотрел вверх на стражников.
– Закройте ворота! – скомандовал он. – Запомните их лица. Сунется кто в город, разрешаю пустить стрелу.
Видя ужас в глазах толпы, Мункэ рассмеялся. Оспорить его приказы не решался никто. Он подождал, пока ворота закроются, а вид на равнины сузится в щелку и исчезнет начисто. Цзиньцы за воротами выли и рыдали, а Мункэ кивнул дневным стражникам, бросил наземь окровавленную плеть и двинулся во дворец. По дороге ему попались тысячи цзиньских лиц: люди выглядывали из домов посмотреть на человека, который весной станет ханом. Мункэ поморщился: ему снова напомнили, как сильно город отклонился от своего истинного предназначения. Только он не Гуюк и препятствовать своим планам не позволит. Монголы теперь – его народ.
По сравнению с утром аромат уда ослабел, но в городе по-прежнему воняло, как в лазарете после битвы. Мункэ мрачно подумал о ранах, которые видал в своей жизни, – воспаленные и блестящие от гноя. Нужна смелость и твердая рука, чтобы очистить такую рану; зато после болезненного надреза начнется заживление. Мункэ улыбнулся на ходу. Твердой рукою станет он.
К наступлению темноты Каракорум загудел. По приказу Мункэ воины отрядами по десять-двадцать человек проникли в город и прочесали каждую улицу, осмотрев имущество каждой семьи. При малейших признаках сопротивления хозяев вытаскивали на улицу, прилюдно избивали и бросали лежать на дороге до тех пор, пока осмелевшая родня не выползала и не забирала их обратно. Иные целую ночь валялись там, где их бросили.