Зауряд-полк. Лютая зима - стр. 75
– Немцы-колонисты ведь тоже сельчане, а у вас они в ротах имеются.
– И на постах есть немцы-колонисты, – сказал Ливенцев, вспоминая, что пост на одном из мостов подобрался исключительно из немцев.
– Ка-ак?! Есть? На постах?..
Глаза Черокова не замигали и не стали шире, они только как будто осветились откуда-то изнутри и побелели.
– Каким же это образом?.. И много их?
– Один пост.
– Це-лый по-ст? Исключительно из немцев?
Чероков даже хлопнул по столу руками.
– Да, целый пост: восемь человек.
– Как же это вы мне ничего об этом не донесли?
– Да ведь это не Вильгельмовы немцы, – улыбнулся его тревоге Ливенцев, – это самые лояльные, наши немцы. Тем более что они не полковники, не генералы, не адмиралы…
– А вы почем знаете, что они лояльные, эти ваши немцы? Нет, уж пожалуйста, ни за кого не ручайтесь! Скажите, чтобы завтра же их в роту, а на их место – русских. Чтобы ни одного немца и ни одного заводского рабочего не было на охране пути! Непременно!
– Заводские рабочие у нас в роте ведь только старые, свыше сорока лет… – сказал Ливенцев.
– Все равно! Чтобы никаких не было! А главное – немцев!
– Хорошо. Завтра же немцев заменят другими: людей хватит.
– Непременно!.. Потом вот что… – И долго и так же неподвижно глядел Чероков, пока заговорил связно: – Порядок охраны пути будет таков, что ваши люди поедут на другие посты вдоль пути, перед туннелями, по направлению к Бахчисараю, а на туннели мы других поставим. Так вот, вы своим людям внушите, как они должны стоять на охране пути при следовании его величества: лицом в поле, и чести не отдавать, потому что их обязанность зорко смотреть за местностью и никого к пути не подпускать, а в случае чего подозрительного…
Так как Чероков остановился тут, то Ливенцев за него докончил:
– Открывать огонь?
– Разумеется, если только кто-нибудь будет не слушаться окриков и подходить к пути с явными намерениями…
Ливенцев не понял, что это за явные намерения, но сказал:
– Понимаю. Думаю, что люди наши свои обязанности твердо знают.
Странные глаза Черокова все-таки стремились вползти к нему в душу, должно быть, чтобы обнаружить, не слишком ли он легкомыслен, и прицелившаяся неподвижность этих сине-аспидных глаз начала уже надоедать Ливенцеву, почему он поднялся, откланялся Черокову, еще раз сказал, что немцев заменит русскими и обязанности часовых им всем напомнит, и вышел.
Спал в эту ночь он скверно, снились какие-то сумбурные сны. Особенно назойлив был во сне какой-то, весь с ног до головы покрытый устричными раковинами человек, который неторопливо совался всюду.