Запрещенная Таня - стр. 43

Татьяна хрустнула пальцами:

– Ты думаешь это очень интимно? Рассказывать истории, за которые дают немалые сроки? Может ты считаешь, что это меня возбуждает? Или это позволит тебе подобраться ко мне ближе?

– Нет, нет, – сказал он, – я о том кто кого и как долго знает. Можно знать человека очень долго, а потом получить такое.

Она кивнула:

– Можно и так, а можно и наоборот. Если тебя это интересует, то я замужем. Он хороший человек, а жизнь у нас как у всех. И не лучше и не хуже. Разве, что детей нет.

– Хороший человек, – тихо сказал Миша, – хороший, а не любимый.

– И не начинай, – прервала его Татьяна, – в семейных отношениях много основано не на сиюминутных чувствах, когда кипят эмоции, а на то, что пережито вместе. Это фундамент семейной жизни, а эмоции, порывы только краска на стенах этого дома.

– Ты мне говоришь это потому, что знаешь, что я не оставлю тебя? – поинтересовался он.

– Да, согласилась Татьяна.

Мимо прошел патруль местного домкома: две тетушки преклонного возраста старательно шагали рядом с крупным мужчиной через плечо, которого висела санитарная сумка. Когда шаги патруля стихли, она сказала:

– Ты не из тех, кто, узнав, что женщина замужем попрощается и исчезнет навсегда. Но ты должен значить, что все сложнее и одним напором и верностью мои семейные проблемы не решить.

Миша снова поправил кепку:

– Наверное, во время этой войны я вырасту.

– Во всех смыслах? – рассмеялась Татьяна.

– Во всех, – согласился он, – мертвые не берут с собой ничего. Но когда они умирают, то не знают об этом.

– Если ты о том, что он тяжело болен. То это правда. Но я ему обязана спасением. Или считаю, что обязана. Или он это считает. В общем, нас связывает куда больше, чем совместная комната.

– Семья, муж, жилая комната, общие воспоминания, – тихо повторил Миша.

– Да, – ответила она, – иногда я думаю, что этот больной человек это я. Такая же больная и раненая птица. Подбитая жизнью. Я понадобилась ему, когда меня только выпустили из тюрьмы. Не думаю, что кому-то была нужна. Да и себе была не нужна.

Сзади зашаркали шаги патруля. Их обогнали все те же три человека укреплявшие свой страх ежевечерними обходами.

Миша кашлянул:

– Это было давно.

– Нет, – покачала головой Татьяна, – для меня это было недавно. Может как вчера. Вся моя жизнь после ареста Кости. Как сжатая пружина. Я недавно это поняла. Она тогда сжалась. И сейчас идет и идет, а ее нет. Нет этой жизни. Радио есть, стихи есть, мужчины есть. А жизни ее нет.

– Может потому, что нет детей?

– Нет, – Татьяна помолчала, – они не спасли бы. Хотя без них и тяжело.