Запрещенная Таня - стр. 41
После отговаривания карточек пришлось писать сводку. В ней опять не было ни правды, ни убедительности. Она написала ее быстро и просто. Так же быстро и просто е пробубнил диктор. Закончив слушать эфир, Татьяна поняла, что этой сводке не верит никто на Радио. А может, не верит никто и в городе. Во всяком случае, из тех, кто может думать, не верит никто.
С таким мыслями она вернулась в свою комнату. Положила пакет с продуктами на буфет. Села, не раздеваясь на стул рядом.
– Почему они так ведут себя? – спросила у пустоты Татьяна.
– Что ты имеешь в виду? – переспросил Коля.
– Почему советская власть так относиться к нам? Почему они не расскажут всем правду?
– Правду, – переспросил Коля.
– Да. Правду. Мы о ней в мирное время не слышали. А теперь ее нет и подавно.
– Какую правду? – очень тихо переспросил Коля.
– Как какую? – Татьяна, наконец, расстегнула пуговицы пальто, – она только одна и есть. Настоящая.
– Что ты такое говоришь? – глаза Коли заметались по стенам комнаты.
– Наверное, я о том, что надо бы следовать собственным лозунгам.
– Татьяна, – прошипел Коля, – сейчас не время.
– Да, – кивнула она, – не время и не место. Скажи еще, что по законам военного времени сейчас шлепнут без некролога. Так у нас и в мирное время было так же. Раз. И пропал человек.
– Таня, прошу тебя, – пробурчал Коля.
Лицо его стало белеть, глаза сильно моргали. Татьяна испугалась, что сейчас у Коли начнется приступ. Она быстро достала две таблетки люминала и дала Коле, а разговор решила продолжить уже в другом месте и с другим человеком.
Миша был счастлив увидеть ее. Его университет частично уже эвакуировали, но он под эвакуацию не попадал. Не были у Миши ни семьи, ни детей, а мать – старушка не учитывалась советской властью. Все это его не смущало, тем более, что ему добавили часы лекций и студентов.
– Представляешь, – громко сказал Миша, – если так пойдет и дальше, то я стану завкафедрой еще до зимы.
– Это война, – сказала Татьяна, – потери двигают наше общество быстрее, чем мирная жизнь.
– Я не попаду под мобилизацию, – так же громко сказал Миша, – у меня и язва была, но главное туберкулез. Он, вроде, прошел, но плеврит остался. В эвакуацию не берут, но и на фронт тоже. Буду расти здесь. В тылу!
Татьяна переступила через кучу грязи – город убирался все хуже и хуже:
– Почему они молчат?
– Кто они? – не понял Миша.
– Наши власти. Отцы города.
– Ну как так молчат? – почему-то Миша посмотрел по сторонам. До комендантского часа было еще рано и патрулей на улице было мало.
– Они не говорят нам всей правды, – упрямо повторила Татьяна, – на фронте совсем не так, как говорят в сводках. Они все это скрывают и от нас и от вас.