Записки ящикового еврея. Книга первая: Из Ленинграда до Ленинграда - стр. 21
За антисемитизм наказывали, в том числе и в уголовном порядке[34].
Характерным являлся и следующий случай. Братья Шифрины[35] (ставшие известными учеными) поступили в ленинградские институты, хорошо сдав все экзамены. Их старший брат учился мало (и неохотно), но все экзамены, кроме русского, сдал. Резолюция академика Орбели[36]: «Принять, как представителя угнетенной нации, не имевшего возможности получить правильное образование».
Перед войной лафа для евреев кончилась. Нужно было дружить с Гитлером, да и Сталин, наконец, осознал, что может не скрывать своей юдофобии. Во время войны «они» (евреи), конечно, были полезны, но уже с конца
42-го года включились мощные антисемитские фильтры. Сказалось это и в награждениях, и в чистке руководящих работников культуры (об этом написал кинорежиссер Михаил Ромм[37] в «Устных рассказах»), а потом, с 43-го года и в промышленности, даже оборонной, когда директоров-евреев, ставших уже Героями и генералами, стали смещать со своих постов. О том, что награжденных на войне евреев было гораздо меньше, чем поданых на награждения рапортов, широко известно. И чем выше были ордена, тем усерднее их фамилии вычеркивали.
Вернемся в нэповский Киев. Дед был успешным предпринимателем, но, видимо, знал и золотое правило бизнеса: главное – это вовремя смыться. Он освободился от дома на Шулявке, извоза, приобретенного к тому времени большого дома на Батыевой Горе. Купил квартиру на Саксаганского. И стал работать в знаменитой фирме ТЭЖЭ[38]. Надеялся, что избежит многих разочарований, постигших тех, кто верил, что НЭП – это надолго и всерьез.
Большого богатства дед не нажил ни до революции, ни во время НЭПа. Судя по всему, он особенно к нему и не стремился. К достатку – да, семья и родственники, которым он всегда помогал, должны жить хорошо. Зато деда все уважали; он являлся третейским судьей. Евреи, как известно, избегали решать гражданские дела в суде. Третейский суд был очень важным органом регулирования их жизни. Избирались в судьи достойные люди, которым доверялись не только состояния, но иногда и жизни.
Так как к состоятельным людям или к тем, кого подозревали в этом, интерес органов и не только финансовых, время от времени возобновлялся с новой силой, то и в квартиру на Саксаганского нередко захаживали проверяющие. Делалось это, как правило, по наводке «благожелателей», добрых знакомых или обиженных родственников. В одну из таких проверок оказалось, что все вроде бы в порядке, в квартире произведено уплотнение, ценных вещей и драгоценностей не обнаружено. Баба Вера держалась уверенно и независимо. Проверяющие уже уходили, когда в дверях возник Абрам Айзенберг. Увидев выходящих, он обеспокоился: «тетя Вера, они тебе ничего не сделали?»