Записки военного коменданта Берлина - стр. 11
Запомнился еще один, очень тяжелый для меня день, когда жена с дочкой поехали в музыкальную школу, и в квартире никого не было. Я привез портфель с книгами, чтобы сдать их в букинистический магазин, – деньги были на исходе. Ушел, оставив в квартире свои рабочие бумаги и недавно приобретенное мною «с рук» маленькое Евангелие, в зеленой пластмассовой обложке, бельгийского издательства «Посев». Книги у меня почти все приняли, а оставшиеся потихоньку купила какая-то женщина. Кризис полного безденежья отодвинулся, и я даже приобрел небольшую монографию о Рембрандте, с репродукциями тех его картин, которых я никогда не видел. Когда же я вернулся в квартиру, то увидел, что в ней темно, и кроме Александра Георгиевича, никого еще нет. Он стоял в полумраке большой комнаты, и я, к ужасу своему, заметил в руках его Евангелие.
Людям нашего поколения не надо объяснять значение словосочетаний «самиздат», «антисоветчина», или, например, что такое издательство «Посев». За ними брезжило, если и не препровождение за колючую проволоку, то, вполне возможно, переселение из Москвы за 101-й км.
Конечно, Александр Георгиевич перепугался за свою дочь, за свою семью. И, наверняка знаю, что больше всего его возмутила тогда «идеологическая» сторона обнаруженного. Будь это Евангелие издано в Московской патриархии, разговоров бы никаких не было.
Александр Георгиевич взволнованно говорил о том, что они не только боролись за освобождение от нечисти своей Родины, но и за ограждение нас, своих детей, последующих поколений от «тлетворного» воздействия. И еще, конечно, серьезным ударом было открытие, что его дочь с мужем, несмотря на всю мощь коммунистической пропаганды, подались в, казалось бы, находящуюся в такой немощи и дремучести, почти забытую, церковь.
Александр Георгиевич видел в нашем доме потом и иконы, и церковно-славянские книги, поощрял нашу тягу к изучению русской истории. Как-то перед 500-летним юбилеем Куликовской битвы мы с ним, с помощью карты, разрабатывали маршрут, по которому я с нашим другом Дмитрием Константиновым хотел отправиться на Куликово поле, почти на родину генерала.
Жена передавала мне рассказ отца, как тот, будучи красноармейцем, плакал, когда увидел, как другой красноармеец выстрелил в икону.
Незадолго до кончины в госпитале, в Сокольниках, куда мы с женой ходили к нему от своего дома на Рижской, он, в присутствии Надежды Петровны, говорил, что мы в своих убеждениях и устремлениях, скорее всего, правы, и он очень хотел бы жить с нами нашими интересами. Особенно Александр Георгиевич взволнованно стал говорить об этом, когда узнал, что мы хотим купить дом в деревне и уже присмотрели его.