Записки психиатра. История моей болезни - стр. 31
К числу странностей Губаревой надо отнести и то, что она находила громадное удовольствие наряжаться в мужское платье (брюки и пиджак или сюртук); переодевшись в такой костюм, она, по ее собственным словам, ездила иногда по трактирам, вступала там в беседу с незнакомыми ей мужчинами и была счастлива, что в ней не узнавали женщину, но принимали ее то за молодого приказчика, то за «песенника из Молчановского хора». Раза 2–3 она посещала в мужском платье публичные дома, где танцевала и пела в качестве мужчины. Светских же удовольствий с танцами, выездами в клубы и театры Губарева (по сообщению ее матери) не любила; о женских нарядах и вообще о своей внешности нимало не заботилась, в отношении к платью даже была прямо небрежной.
О вышеупомянутых поездках по трактирам и публичным домам, равно как и о знакомствах Губаревой с «содержанками», с которыми Губарева (по ее собственным словам) любила сходиться потому, что между ними она часто встречала женщин, ей «нравившихся», домашние Губаревой, по-видимому, ничего не знали. Впрочем, отчасти ей случалось «проговариваться» про это брату и своей подруге, Марии Пукиревой, но последние не придавали значения ее словам, находя, «что она на себя Бог знает что наговаривает». Брат ее, как он сам объяснил мне, полагал, что она «наговаривает на себя из удали и молодечества», так как этими свойствами она всегда отличалась. Потребность «дурачиться», «куролесить» (собственные выражения испытуемой) находила на нее временами. Долгое время подряд «путаться» ей, по ее словам, не приходилось; бывали и такие периоды, когда она «ни в кого (из женщин) не была влюблена». Были у Губаревой также страстные привязанности, по-видимому, чисто платонического свойства; сюда принадлежит ее любовь к единственной близкой подруге ее М.М. Пукиревой, с которой Губарева, однако, не была откровенной, считая ее за ребенка (хотя этой подруге 22 года от роду).
Родные и знакомые высоко ценили Губареву в умственном отношении, считали ее за девушку способную, умную, развитую и находили ее замечательно остроумною. Впрочем, ее подруга и брат (как он сам мне говорил) в последнее время стали замечать в ней «отупение».
При всех своих «странностях» Губарева в домашней жизни являлась расчетливою и трудолюбивою. Она одна вела все хозяйство в доме, из экономии не держала взрослой прислуги, сама исполняла для матери и жильцов все обязанности горничной и кухарки, причем не пренебрегала и самой грязной работой, например, стиркой белья, мытьем полов. Имея прямое отвращение от замужества, она должна была думать о том, чтобы самой обеспечить свое существование. В своей юности Губарева пробовала давать уроки, заниматься письменной работой и корректурой, но скоро это оставила, так как все, что напоминало об ученье или о науке (по ее собственному объяснению), «опротивело» ей. Постоянною ее мечтою было заняться торговлею или каким-нибудь выгодным ремеслом. Наконец, года 4 тому назад, взяв заимообразно у одного из своих знакомых 500 р., Губарева начала промысел легкового извоза, причем отдалась этому делу с необыкновенным увлечением; она сама закупала корм для лошадей, сама готовила пищу извозчикам, запрягала и отпрягала лошадей, мыла как лошадей, так и экипажи и т. п. Насколько выгоден был для нее этот промысел, родные и знакомые ее не знают, так как она никого не посвящала в подробности своих дел. В последний год у нее было только две лошади с одною закладкою и два работника, ездившие поочередно. Из работников Пахом Чудин поступил к ней с того времени, как она завела лошадей. Особых отношений к нему Губарева, по-видимому, не имела, но он ей, по ее собственным словам, был ближе, чем другие работники, потому что долго служил у нее и отчасти помогал ей в ее домашних работах. Со своими работниками Губарева обращалась запросто, обедала с ними за одним столом, ходила с ними в трактир для чаепития, помогала им в уборке лошадей; поэтому работники вообще любили ее, впрочем, как она сама говорит, «забываться» перед нею, не исключая и Пахома, не смели. С извозчиками Губарева сама превратилась в извозчика и, браня своих работников, зачастую, как сама признается, прибегала к непристойным ругательным терминам. Будучи вспыльчивой и требовательной, она «не спускала» своим работникам пьянства и других провинностей и нередко «лупила их кнутом». Пахому, как больше бывавшему у нее на глазах, доставалось (по ее словам) даже чаще других. Научившись управляться с лошадьми, Губарева нередко одевалась в кучерское платье и «ездила за извозчика», причем особенно бывала довольна, если доводилось ей отвезти мать свою или кого-нибудь из лиц, близко ее, Губареву, знавших, и эти седоки ее не узнавали.