Записки парижанина. Дневники, письма, литературные опыты 1941–1944 годов - стр. 78
Soir du même jour[247]
Решительно сел в калошу (и то ― протекающую!). Впрочем, это ничуть не смешно. Ну что тут поделаешь? Голод, да и только! Все время сверлят и мучат мысли о еде. Хочется есть, а денег нет; вот и вся постановка проблемы. Есть хочется просто-напросто целый божий день. Утром сегодня, например, я пошел часам к 11; с полчаса стоял за консервами, получил их; пошел на почту, на почте ― ни денег, ни писем. После этого дома был в 13 ч.; потом пошел обедать в Союз; продал на 16 р. книг. В Союзе, на две обеденных карточки Басовых, съел два супа с джугарой и два «рагу» из свеклы и моркови. Все утро я хотел есть и съел эти два обеда страшно быстро, смешно сказать! Но они меня совсем не насытили. Я отправился на Алайский базар, где купил ржаной бублик за 10 р. и пряник за 6 р. Пряник ― белый, очень вкусный, но, увы! ― маленький. Я сейчас же съел. Бублик, на закуску к консервам (не есть же их просто так), думал донести до дому, но настолько проголодался, что не удержался и съел в дороге добрую половину его. С большим трудом я не съел его целиком. Придя домой, я открыл банку консервов ― какая-то рыба в томате, очень вкусная и напоминающая парижско-американские «Pilchards»[248], которые я когда-то едал. Менее чем в 15 минут все содержимое банки было поглощено вместе с остатками бублика. Любопытно, что все говорят, будто я медленно ем! И вот сейчас я сижу… и нюхаю запах пустой коробки от консервов. И все время видения еды проносятся в моей бедной голове. В Ташкенте слишком много соблазнов: на базарах с рук можно купить абсолютно все: и белые булки, и бублики, и пряники, и колбасу, и конфеты, и масло сливочное и топленое, и сало, и даже сахар. Но все это очень дорого. Меня мучит голод; мучит форменным образом; во всяком случае, я от этого страдаю. Соседке везет: она прикреплена к ларьку персональных пенсионеров, и ей перепадает и масло, и рыба, и даже белый хлеб. Сегодня она получила в филиале 2>го гастронома макароны и сейчас их отваривает. Мой же гастроном на Пушкинской пуст. Как хотелось бы макарон! Но я у нее не попрошу одолжить мне, т. к. она откажет: я уже ей должен, да и побираться стыдно. Но как дьявольски хочется макарон! Может, все-таки попросить, а? Вопрос этот распухает; я чувствую, как я краснею, краснею заранее от просьбы, которую, как я чувствую, я сделаю, ибо голод не тетка. Посулю ей оставить после отъезда пропуск ― а он на 2 или 3 месяца, так что ей все будет сполна возвращено. Ну, отправлюсь с поклоном и попрошу ее, авось сжалится, не откажет. Un peu plus tard.