Записки парижанина. Дневники, письма, литературные опыты 1941–1944 годов - стр. 38
Le même jour[112]
Эшелон отправляется, по-видимому, послезавтра. Организуется продажа в вагонах хлеба, колбасы, сахара и конфет по коммерческим ценам. Мешкают они с отъездом. Звонил Вале в 7 ч. Она убеждает не ехать; говорит, что мне там будет плохо, вернуться уж не смогу, буду жалеть… Очень ей не хочется, чтобы я ехал. Да и мне не хочется страшно ехать: а вдруг надо было именно здесь оставаться? Но я все же поеду. Нужно рисковать ― да и, кроме того, я приближусь к Митьке. Конечно, перспектив мало; но Азия, близость Персии, Митька… Нужно рискнуть! Que m’en coûte-t-il? Pas grand’chose.[113] Кочетков советует ехать, Валя советует не ехать. Как выбрать? «Своя голова» ― это превосходно, но годится не всегда. Читаю прекрасную книгу Арагона «Базельские колокола». И потом навязчивый вопрос: где ближе будет культура, заграница, Европа ― здесь, в Москве, или там ― в Азии? Ашхабад… Это близко к Ирану, Сирии… А Сирия ― под мандатом де Голля; Ирак ― англичане… Конечно, какой с них толк, спрашивается, да и до Ашхабада нужно еще доехать. Дело в том, что вся культурная жизнь выкачана из Москвы… Говорю я: «Столица, столица…» ― а какой с нее толк, если все умные люди выехали, и останутся войска, Валя и я… Нет, бесспорно, рискнуть надо… Авось кое-что из этого и выйдет. Боюсь, что Москва потеряет роль и первое место.
28/X-41
В полдень воздушная тревога. Среди бела дня это первая воздушная тревога за всю войну («в стиле» ― неслыханное что-то). Был в кафе на улице Воровского, когда началась пердежка. Теперь я уже на своем четвертом этаже, несмотря на тревогу, я не спускаюсь в бомбоубежище; не люблю бомбоубежища. В кафе я даже не успел допить свой кофе. Жаль! Да, старик, если вот так начнутся воздушные налеты, среди бела дня… Все страшно трясутся. Сегодня, днем или к вечеру, мы узнаем, когда «точно» (да, да) поезд уходит в Ташкент, да и вообще, что и как. Судя по газетам, немцы преуспевают только в направлении Харькова (Украина); в направлении Москвы, говорят, наши войска не только сопротивляются, но даже успешно контратакуют. Здорово пернуло совсем рядом. Странная параллель: я «оттягиваюсь» в октябре 1941 точно так же, как я это делал в последние месяцы в Париже. Реакция одинаковая: накануне огромных пертурбаций я делаю все возможное, чтобы в последний раз себя порадовать. В 39