Записки филиппинки (сборник) - стр. 17

Какой Пегас, такие и шедевры…

Пегас, твою мать! Не клеится это поэтическое имя к коту. Ему бы Мурзиком. Кошариком. Васькой. Честнее было бы!

Мне эти выпендрежи-рококо в биографии обычного кота не нравились. И каждый раз, появляясь у Вальки в ее доме в Цимбаловом Яру, я окликала плебея кота простым именем. Кошарик. Кот начал реагировать. Так у него получилось двойное имя. Пегас-Кошарик. Почти как Мария-Магдалина. Или Алла-Виктория.

Валька смирилась.

За год Пегас-Кошарик вымахал в здоровенного, вальяжного зверя, зажирел на хозяйских харчах. И нежился то на Валькиной тахте, почти по-собачьи огрызаясь на двух безобидных дворняжек, тоже любительниц поваляться на Валькином ложе. То на кухонном столе, у теплой плиты. И вел образ жизни безбашенного сибарита.

Мне так и казалось, что вот-вот кот томно потянется. Сверкнет своей белой засаленной грудкой. Зевнет, обнажив розовую наждачку язычка. И затребует у Вальки чашечку кофе или сигарету.

– Мао! Мао! – хвостом по котлетам забил Кошарик.

Валька цепляет пышущую жаром свиную котлету и бросает Кошарику под морду.

– Счастье ты мое, хвостатое! – щедро лыбится подруга.

Кот осторожно переворачивает горячую котлету лапой, валяет по столу, ждет, подлец, когда та остынет. И продолжает нетерпеливо барабанить хвостом по тарелке. Валька добродушно смеется, любовно глядя на кота. Чешет его жирной вилкой за бархатным ухом.

Я с великим усилием давлю в себе дикое желание ткнуть Вальку носом в этот бардак. А зарвавшегося кота подвесить на березе в Валькином саду. Как это делала моя троюродная бабушка Катерина с хутора Райчино Полтавской области, когда уже больше не верила в пользу усатого бешкетника, который вместо ловли мышей открывал охоту на курчат.

Я терпеливо наблюдаю.

Шерсть вместе с миллионами частичек пыли сверкает и переливается в солнечном луче летнего полдня, узко бьющего через открытую форточку.

Через матовое стекло солнце в дом не проникает. Оно замызганно отпечатками лап кота, проторившего по стеклу тропинку во двор.

Я уношу тарелку с помидорами в зал. От греха подальше. На круглый стол, с которого свисает длинный подол вышитой скатерти. Но здесь, как обычно, нет свободного места. Стол заставлен. Всякой бестолковщиной. Стола не видно. А на нем, в середине… гора. Из голов. Куриных. Сырых. Над ними вьется рой мух. Надо быть Верещагиным, чтобы описать эту гору! Апофеоз войны. Человека над курицами. Заготовка для собачье-кошачьих пирушек. Преданность и забота Валентины, посвятившей себя животным.

Я пристраиваю тарелку с помидорами на край этажерки с книжками. Тарелка падает и разбивается. Волна негодования захлестывает меня.