Записки артиста - стр. 42
Вот-вот прозвучит команда: «Огонь!»
Вспоминаю, как немцы пробежали мимо резервуара. Мы видели выражение их растерянных, испуганных лиц. Слышали – ругаются между собой, жестикулируют, очевидно, не знали, кто и что ждет на следующей улице или за углом дома – свои или наши. Слава «мадам Удаче» – никому из пробегавших мимо нас не пришло в голову заглянуть в резервуар – ни в его дырочки, ни сверху. Пронесло!!!
Команда: «Внимание! Огонь!»
Из подвалов и с крыш домов заработали пистолеты, пулеметы, гранаты… «Орда» падала замертво, косяками. Стреляли все. Стрелял и я. Стрелял из пистолета… Прицельно!
Я не знаю, не помню, сколько времени прошло до падения последнего немецкого пехотинца. Позже говорили, что по всему побережью полегли несколько тысяч фашистов. Не хоронили. Был сильный шторм. Их унесло.
В течение полугода я плохо спал, просил у Бога отпустить мне грех.
Ответа нет!
Сейчас на меня наступают годы: 74… 75… 80…
Когда они сразят меня?
Ответа нет…
Клянусь, все рассказанное ниже – быль! 1945 год. Восточная Пруссия. Гольдап (мы взяли город не с первой попытки: наступали – отступали… Наступая, называли город своим именем, отступая – Гольдрапом)…
Неделя отдыха. Для артиллеристов на войне такая неделя – чистка стволов, ремонт орудий, постирушки, обучение пополнения, смена обмундирования… Хлопоты.
Во дворе аккуратненького, брошенного хозяевами двухэтажного домика (в котором разместились несколько офицеров, в том числе и я) – курятник, битком набитый настороженно кудахтающей и кукарекающей (ку-ка-ре-ку – чужие!) живностью; чистенький коровник (этакая гостиница на 8 коров, уведенных хозяевами), еще пахнущий молоком. Да-да! Не навозом, а молоком и сеном! Гараж с четырьмя боксами. В двух – пусто, в третьем – «опель-капитан», в четвертом – новенький восьмицилиндровый, семиместный, с открытым верхом и спицеобразными колесами «хорх»! Мечта!
Все это – одушевленные и неодушевленные свидетельства весьма завидно-добротного немецкого житья-бытья, через несколько лет превращенного в светло-серую среднесоветскую житуху, позволившую переселенцам из Украины, Белоруссии, России, Литвы выращивать на прусской земле по 16–18 центнеров зерна с гектара и «приколоть» за это орден на «грудь» Калининградской (что делал в этой Пруссии Калинин???) области, напрочь забыв о том, что поверженный враг получал на этой же земле по 50–60 центнеров…
Так вот все это житье-бытье глядело на нас с каким-то, я бы сказал, осудительным любопытством и всем своим видом словно задавало вопросы: «А дальше что? А с нами что?», на которые ответить мы, конечно же, были не в состоянии. Лишь предчувствие подсказывало ответ: «Не жить вам так, как жили…» Ну а как именно? – предчувствие молчало.