Записки арбатской старухи - стр. 43
Мама особенно протестовала против книг. Папа оставил мне этажерку с книгами наших классиков, необходимых для учебы в школе. Мама сказала, что за пределами этой этажерки не должно быть никаких книг. Как назло, в это время всё продавали по карточкам, кроме книг. Когда мама мне давала деньги, само собой получалось, что я покупала книжки, благо книжный магазин был под боком, на Арбате. Мама ворчала, что «растет еще один Белкин». Но господь бог сыграл с мамой ехидную шутку. В институте ее заставили подписаться на полное собрание сочинений Ленина в 34 томах. Вскоре эти тома начали приносить домой по 2–3 штуки в месяц. Нельзя было, чтобы вождь валялся на полу, и мы купили книжный шкаф. За стеклом были выставлены тома, подтверждающие нашу лояльность, а в 80-х гг. я их успешно сдала в макулатуру, оторвав корешки.
Мама старалась наладить хозяйство: мы договорились, что раз в неделю я буду убирать квартиру, а мама – готовить. Стирала и покупала продукты для нас дворничиха. Мама готовила по воскресеньям мясной суп, который мы ели, пока он не портился (холодильников не было), потом переходили на жареную картошку. После отмены карточек с едой стало проще. С ностальгией я теперь вспоминаю моменты, когда дома есть было нечего, и мама посылала меня в магазин. Я покупала мягкий батон, 100 г масла и любительскую колбасу, и мы «уминали» эти бутерброды с чаем. С тех пор я такой вкусной колбасы не ела.
Простота нашей домашней жизни мне не нравилась, но и не угнетала. У меня было много занятий вне дома. Больше расстраивали отношения с мамой. Она отдалилась от меня и не допускала откровенных разговоров, кроме обсуждения моих школьных отметок и сиюминутных хозяйственных дел. Мои вопросы ее раздражали. Наверное, она была занята своими проблемами, о которых я не догадывалась. А у меня как раз было много вопросов, связанных с моим взрослением и физической слабостью из-за перенесенной болезни. Мне хотелось быть «как все», а мама убеждала меня, что я – нездоровый человек и должна примириться с этим. Она советовала мне стать врачом, чтобы самой следить за своим здоровьем.
В этот период я действительно многое не могла из-за слабости и сердечной недостаточности, мне было трудно даже косички заплетать. На улице я стеснялась своего внешнего вида и в разговорах с людьми тушевалась. Только с Зойкой мне было хорошо и спокойно. А с мамой я была не согласна по всем пунктам, хотя не спорила, зная, что ее невозможно переубедить. С тех пор в наших отношениях установилась некая дистанция, которую мы обе не нарушали до конца нашей совместной жизни. У мамы были принципы, у меня – упрямство. Я хотела выздороветь, хорошо выглядеть и для начала приобрела устойчивую неприязнь к медицине как к профессии, так как не желала всю жизнь иметь дело с патологией.