Записки арбатской старухи - стр. 36
В 10-м классе программа по литературе включала мимоходом начало XX века и очень пространно – литературу народов СССР. Р. В. сказала: кто хочет сдать экзамен, пусть читает хрестоматию по литературе народов СССР, «а я вам буду давать Блока». (Пожалуй, это был единственный представитель Серебряного века, на которого не распространялось партийное табу). И Р. В. «давала» нам Блока во всей его многогранности, наверное, полгода. Впрочем, и не только его, но его – в окружении некоторых других людей Серебряного века, что было большой смелостью с ее стороны после печально известных постановлений ЦК о литературе, музыке и пр.
В нашей школе была еще одна замечательная личность. Гардеробщицей у нас работала княжна Шаховская. Ее звали Наталья…, отчество я забыла, а прозвище ее было – «Пиковая Дама». Шаховская была очень стара – худая, с согнутой спиной и больными ногами. От былого у нее остались благородные тонкие черты лица с орлиным носом.
В Борисоглебском переулке, куда выходил боковой фасад нашей школы, ей принадлежало до революции несколько небольших доходных домов, в одном из которых она жила. После революции ее выселили, как социально чуждый элемент, и заселили дома людьми из подвалов. Она ютилась в уголке у каких-то знакомых за Христа ради, а позднее ее приютили в театре Маяковского, где выделили служебную комнатушку, в которой она могла ночевать и приготовить поесть.
А Дора М. взяла ее к себе на работу то ли из человеколюбия, то ли из гонора: смотрите, мол, люди добрые, кто у меня в гардеробщицах! Шаховская предпочитала говорить по-французски, она с симпатией относилась к ученицам французского класса и презирала нас, «немцев», которые ее не понимали. Зимой она носила старинный салоп, крытый зеленым бархатом с меховым воротником, изрядно истершимся, летом приходила в длинном черном платье, в котором выглядела почти элегантно.
А Борисоглебский переулок хранил и другие тени прошлого, о чем мы в наши школьные годы и не подозревали. Там жила М. Цветаева в начале 20-х гг., перед отъездом в эмиграцию. Это были страшные голодные годы, и свое житье в этом доме с дочками она подробно описывает в «Повести о Сонечке». Теперь в доме этом музей Цветаевой.[10]
Мы с Зойкой были отличницами. На уроках мы все время болтали, мешая учителям. Эту проблему обсуждали на родительских собраниях, но наши мамы ничего с нами не могли поделать. Зато математичка Зинаида Николаевна придумала хороший способ заставить нас на время замолчать. Она задавала нам с Зоей очень трудные задачи (персональные!) и говорила: кто первый решит, тому пять, второй – ничего. Мы замолкали, пыхтели над задачами, кто вперед, и тем спасали всех от своей болтовни. Всю жизнь мы с неясностью и благодарностью вспоминали нашу школу.