Загадки Красного сфинкса - стр. 59
– Принц Орлеанский, – я заложил руки за спину и качнулся на носках, обводя галантерейное богатство с небрежным прищуром, – принц Орлеанский носит фламандские кружева. Есть у вас фламандские кружева?
Виньи пренебрежительно хмыкнул. Бонасье задрожал, как гончая, почуявшая кровь:
– Мсье! У нас есть гарнитур из венецианских кружев! Вчера из Венеции! – он подошел к резному дубовому буфету и драматическим жестом открыл створки: на черной бархатной подушке лежал воротник и пара широких манжет весьма тонкой работы, с оторочкой в виде узорных треугольников. – Триста пистолей, – интимно понизив голос, произнес галантерейщик. – Только для вас.
– Это – венецианское кружево? Это такая же Венеция, как ты – испанский гранд! Это, по-твоему, плетеное кружево? Ты нам что плетешь? Узор вырезан, вырезан в ткани, а потом обшит иголкой! Это ретичелла, которую делают в любой парижской подворотне из куска льна и катушки шелковых ниток, брехливая твоя душа! Кому ты врешь!
– Господин, господин, не надо шума, – бурно раскаялся Бонасье. – Всякий может ошибиться, пока вы не раскрыли мне глаза, я думал, что это венецианская работа, клянусь Мадонной! Я хотел как лучше…
– Иуда тоже хотел как лучше, когда привел к Иисусу римских солдат!
Виньи опять громко хмыкнул и принялся засучивать рукава. Даже бледный секретарь двинул головой и опустил тонкую руку на эфес, старательно пряча улыбку. Бонасье завращал своими черными как жуки глазами и молитвенно сложил руки: – Клянусь Мадонной, это не со зла! Пятьдесят пистолей.
– Тридцать.
– Вы пустите меня по миру! Я разорюсь, я умру от голода! Сорок пять.
– Сорок.
– Только для вас, любезный господин, исключительно из расположения к вам – по рукам!
Так Шарпантье стал обладателем модной детали туалета.
– Хотите, я сейчас же переменю вам воротник? – предложил галантерейщик. – Мигом пришью, и домой пойдете как наипрекраснейший кавалер? Или куда еще могут отправиться три таких красивых богатых господина, – он заговорщицки подмигнул секретарю, отчего тот залился краской и беспомощно поглядел на меня. Я кивнул.
– Пожалуй, лучше переменить, – согласился Шарпантье, снимая перевязь и расстегивая дублет. Бонасье помог ему и через мгновение, притащив катушку шелковых ниток и иголку, бережно отпорол брыжи и принялся пришивать обновку.
Провожаемые бурными заверениями в любви и преданности, мы покинули галантерейщика и отправились спрыснуть покупку в кабачок «Голубая гусыня».
Заняв неприметный столик в углу, мы взяли бутылку анжуйского и заговорили о Пуату. Сам я никогда там не бывал, но много слышал и теперь хотел найти каких-нибудь общих знакомых, знавших матушку, отца, и Леона с Фантиной – моих брата и сестру, родившихся там, до переезда нашей семьи в Париж. Мы начали выяснять, для начала, как далеко находится Куссе-ле-Буа от Ла Тремуйля – родины Виньи, как разговор за соседним столом отнял все наше внимание.