Размер шрифта
-
+

Зачем мы бежим, или Как догнать свою антилопу. Новый взгляд на эволюцию человека - стр. 10

Папа был ветераном двух мировых войн. Он пожертвовал формальным образованием, записавшись на военную службу в 17 лет из-за своих убеждений: после убийства австрийского эрцгерцога папиным долгом стала защита своей страны и ее священных идеалов. Как-то во время каникул я спросил его, стоит ли мне пойти добровольцем на войну во Вьетнаме. Я не помню, что именно он сказал, кроме последних слов – что-то вроде того, будто «Америка – это эксперимент», и после долгой паузы продолжил: «…в котором движущая сила – эгоисты, гоняющиеся за деньгами. Я бы не рискнул своими костями ради общества, которым движет этот принцип».

Мне показалось это оскорбительным: я много трудился, чтобы заработать на образование и подержанный автомобиль. Мне нравилось быть американцем. «Эксперимент, кажется, идет успешно», – сказал я, думая об оптимизме моих сограждан и благополучии, которое я видел и ощущал повсюду.

«Но он еще не закончен, – продолжил отец. – Деньги приносят удобство, удобство расслабляет, но в истории всегда выживали и побеждали самые стойкие и самоотверженные». Так что я пошел к вербовщику в Бангор, штат Мэн, записываться в десантники.

«Все же кому должны мы служить, если не себе?» – риторически вопрошал я отца, добавляя, что, по моему мнению, он тоже искал эгоистического удовлетворения в своих мухах-наездниках и что, «возможно, мы служим всеобщему благу, служа себе».

Он привел аналогии с социальными насекомыми. Эти аналогии показались мне неуместными, и я решительно не согласился. Умолкнув на мгновение, папа отложил свой пинцет, посмотрел мне в глаза и сказал: «Если ты не думаешь, как я, значит, ты не мой сын», – и тихо вернулся к работе. Его представление о том, что нас должны объединять еще и одинаковые взгляды, казалось тогда крайностью, но, возможно, это не так. Просто обычно такие мысли лучше скрывают.

Я стал ученым отчасти потому, что искал меру определенности в мире, где ценности столь часто зависели от положения, личного пристрастия, бездоказательного предположения, самоуспокоения, догм и сантиментов. Однако даже в науке часто не бывает твердых, всеобщих стандартов, которые применимы за пределами одной строго очерченной области. Величайшая теория для одного – заурядное общее место для другого. Чей-то величайший экспериментальный эмпирический триумф – пустяк для другого, если не укладывается в заранее заданные «приемлемые» рамки. Это не от злого умысла, а от стремления к совершенству: мы ограничены человеческими возможностями, но не знаем, как именно.

Бег увлек меня главным образом потому, что его природа не может быть выведена из чьей-то

Страница 10