Забытая ария бельканто - стр. 6
– Ну, не буду мешать. За стол позову, – садовник вышел и прикрыл дверь.
«Семеныч совсем не изменился. Только плечи, кажется, шире стали, и морщин прибавилось».
Он обвел взглядом комнату:
«Словно вчера отсюда вышел. Лук. Колчан со стрелами на двери висит. А грозилась выкинуть. Михыч на привычном месте развалился. – Максим протянул руку и потрепал медведя по голове; потрогал карандаши в стаканчике: – Наточены. – И почему-то стало нестерпимо трудно дышать. – Что же не так?»
Он чувствовал себя расстроенной гитарой: колки изо всех сил закручивали, забыв сначала слегка ослабить натяжение струн, и они издавали дребезжащие звуки, не в состоянии вступить друг с другом в резонанс.
Максим встал, вышел в коридор и медленно побрел в комнату бабки. Приоткрыл казавшуюся раньше тяжелой дверь и застыл на пороге. В нос бросился забытый цитрусовый запах ее туалетной воды, смешанный с лавандой – бабка набивала сухой травой холщовые мешочки, сшитые на старой ножной машинке, и распихивала по всем шкафам от моли.
«Мыло. Еще было мыло! – Максим вдруг захотел, чтобы в руке очутился душистый увесистый кусок. Включил свет, в два шага оказался у платяного шкафа, открыл приветственно скрипнувшую створку и, не раздумывая, нырнул рукой между постельного белья. – Есть! – Достал потрескавшийся брусок, поднес к носу и с силой вдохнул едва ощутимый аромат: – А ведь как она бесила меня привычкой тайком засовывать его на мои полки».
Он положил мыло в задний карман джинсов, сел на кровать, провалившись в мягкую перину, и замер. С большой фотографии, перетянутой черной атласной лентой, на него смотрела мама. Волосы собраны в высокий хвост. Вызывающий изгиб черных бровей напоминал зигзаг четвертной паузы. Улыбка уголками губ. Едва заметная сеточка морщинок под глазами.
Мамины похороны прошли без Максима. Он помнил только большое черное пятно завешенного тканью зеркала в холле. И то, что всё время плакал. Да! Голоса… Бабкин слезливый сокрушался, садовника монотонный утешал. И еще… Максим уверен, что ночью в комнату приходил призрак. Его печальное лицо склонилось над ним в ту самую секунду перехода между сном и бодрствованием, которую почти невозможно отследить. Максим с трудом открыл опухшие глаза со слипающимися ресницами. Не было ни страха, ни желания закричать. Пусть делает с ним, что хочет. Все равно маму не вернуть.
На следующий день бабка приставила к Максиму Ивана Семеновича, а сама до ночи просидела в комнате и с кем-то приглушенно беседовала по телефону.
Садовник развлекал Максима как мог. Вместе подстригали кусты, живой изгородью окружившие дом по периметру. Сколотили скворечники, которых могло хватить на весь поселок. Обычно молчаливый и сдержанный, Иван Семенович рассказал о каждом растении с клумбы.