За день до послезавтра - стр. 83
– Дорогие телезрители…
– Женуля! – заорал отец. – Иди смотреть!..
Мать подошла, торопясь, и с этого момента они смотрели в экран уже все вместе, как на Новый год.
– По полученным в течение последнего часа дополнительным сведениям… Шестеро убитых и по крайней мере четверо тяжелораненых из состава подразделения охраны… Имена погибших и раненых пока не сообщаются, но нам сообщили, что все пострадавшие находятся в медсанчасти ЛАЭС, в которой имеются условия для проведения хирургических операций любой степени сложности… Наш собственный корреспондент сообщает с места…
– Ага, ага, – с удовлетворением закивал отец, когда во весь экран было показано, что именно этот корреспондент «сообщает». – Вон они, соколики. Ай, молодцы…
– Коля… – тихо позвала мать, оказывается, смотревшая в это время на него. Николай не слышал, – ему было не до того. Оскаленные, неживые лица, с выпученными до предела глазами, как часто бывает у людей, погибших от полостных ранений. Россыпи ярко блестящих гильз на едва-едва припорошенной инеем, перетоптанной вдоль и поперек земле. Гильзы короткие, гильзы длинные, черные пятна крови тут и там. Выбоины у косяков двери и окон приземистого серого домика, разбитые вдребезги стекла. Тела друг на друге, тела, изогнутые последней мукой так, будто они до сих пор пытаются дотянуться, добежать куда-то. Подросток лет восемнадцати, лежащий лицом вбок – рот удивленно открыт, в черном провале виден язык. Картинка здорово дрожала: оператор или собирался уронить камеру на землю, или раздумывал о том, не упасть ли ему тут же. Корреспондент при этом выглядел сравнительно неплохо. Показав раз пять его ноги в черных ботинках, аккуратно переступающие с одного сравнительно чистого пятна инея на другое, камера поднялась на его лицо, оказавшееся неожиданно спокойным.
– Владислав! – позвал его невидимый сейчас ведущий. – Мы все видим вашу картинку! Расскажите, что сейчас происходит на станции?
– Алексей! – тут же отозвался уверенный парень. – Мы сейчас находимся на том самом месте, где сегодня в 8 часов 10 минут утра была произведена попытка…
– Коля… – снова позвали сбоку. На этот раз Николай обернулся. Мама смотрела на него, прижав руки к груди. Он перевел взгляд на отца, и тот, только что азартно и хищно подпрыгивавший на месте, тоже, как оказалось, смотрел прямо ему в лицо, бледный и напряженный. – Коля, что?..
– Ничего, – сумел хрипло выдавить из себя он. – Показалось, знакомый. Но нет, конечно, просто типаж. И бритые все. Там… там не брились…
Он снова повернулся в сторону экрана, где журналист немо шевелил губами, скупо поводя вокруг себя свободной от микрофона рукой. После одного из его жестов картинка отплыла вбок, фокус ушел вперед, и оператор показал наплывом группу крепких мужиков в пятнистом камуфляже и с оружием. Те, как почувствовав, разом повернулись к камере спинами. Поняв, что ничего интересного не будет, оператор на этот раз мягко и неторопливо развернул камеру в другую сторону, показав панораму целиком. Стена домика, выглядевшая так, будто в нее пригоршнями швыряли щебень. Застывшие ступни ног в одном почему-то ботинке. Осевший, перекошенный фургон с истерзанным рваными дырами тентом. Другое тело – это показали целиком, и зрелище было такое, что сквозь гул в ушах к Николаю прорезался совершенно отчетливый мамин вздох.