Z - стр. 3

– Баба, – прошептали мы, – Позаправдашняя…

Из бесчисленных перин, одеял и подушек Позаправдашняя баба выглядывала на свет божий широко раскинутыми ногами да уложенными на колени грудями, которые, напоминая длинные, похожие на дирижабли полости, влекли к себе Y – отца идущего на свет царственного ребенка, Его именем, строго по алфавиту, по заведенной еще с А (основатель династии) традиции именовалась и наша страна, чтившая Правителя своего как саму себя, что до простых жителей, пришедших к стене Дворца, куда выходила распахнутыми лишь в эти часы окнами порфироносная спальня, то мы, явившиеся, чтобы свидетельствовать, также не могли оторвать от груди роженицы взгляда, будто бы Позаправдашняя баба действительно была нашей молочной матерью, как говорил Основной закон, принятый Дурой – сборищем наших Избранников, названных так А совершенно случайно – глядя на первый их состав, он с улыбкой произнес: «Эх, дура, ты моя, дура», возможно, всего лишь вспоминая как раз таки Бабу, которую несколькими минутами раньше покинул, но слово не воробей даже в устах А, и сборище получило раз и навсегда название, в ближайший час приняв без какого-либо обсуждения предложенный Правителем Закон, в котором в частности сказано было, что «грудь Позаправдашней бабы священна, она вскормила нас всех и умаление ее красоты и величия есть преступление государственное, караемое вечным изгнанием или смертью, если преступник не пожелает уйти, а остаться», зная это, мы, пожираемые смутным желанием, в котором смешалось сыновнее и мужское, почтительное и кобелиное, молчали, боясь проронить хоть слово, отчего слышна была только роженица, кричавшая без стеснения откуда-то из глубины постели простое «А-а-а-а», наполненное, согласно тому же Закону, «глубоким, предвечным смыслом», так что наши военные, названные все тем же А «Просто дети» (Он подивился их способности выполнять Его приказы, не обсуждая и ни капельки не думая), с незапамятных времен утвердили сей крик в качестве боевого, уподобляясь Позаправдашней бабе, они заслужили славу непобедимых, вот и теперь, отражая на южной границе набег тамошних чернобородых варваров, Просто дети кричали священное «А-а-а-а», сливаясь в торжествующем крике с царственной родительницей, которая голосила что есть силы не от боли, но от радости, ибо «крик Позаправдашней бабы есть выражение счастья, которое охватывает ее при исполнении священной миссии, и всякий осуждающий или реагирующий неподобающе (в том числе закрывающий уши) является преступником государственным и подлежит наказанию усекновением той части тела, которой было обозначено неподобающее», посему лица наши, если и позволяли себе улыбку, то легкую, руки лежали по швам, а рот был закрыт до зубовного скрежета, дабы слова, грозившие вырваться, не имели такой возможности, столь же плотно сжимались и ягодицы, ибо нечаянно вырвавшийся из них звук, сопровождаемый еще и характерным запахом («двойное оскорбление величия»), грозил автору не только усекновением, но затыканием допустившего «богохульство» отверстия, что приводило к смерти относительно скорой и абсолютно мучительной, после которой преступника не оставляли в покое: он подвергался забвению имени, именуясь с тех пор везде и всегда «Неизвестный Презренный Попёрдыш» (НПП), посему крик Позаправдашней бабы раздавался в полной человеческой тишине, у него не было иных спутников, кроме ветра, крик Просто детей на южной границе нарушением закона не был (они единственные могли кричать когда и что угодно), незначительно нарушали тишину несвязные бормотания Отца ребенка, тупо уставившегося на колени/груди роженицы, Он непрерывно шептал что-то себе под нос, и мы из поколения в поколение гадали, что же говорят наши Правители в таких случаях – всякий раз разное или одно и то же, прописанные в только Им известном законе слова, которые нам не положено знать в силу их сакральности, – гадали и не находили ответа, среди ходячих версий преобладали две: одна из них, сводясь к банальному «господи, помоги», нашла многочисленных сторонников (их было, по правде сказать, большинство), возможно, потому, что она была максимально безопасна – не позволяла запутаться в грозящих жизни и здоровью умствованиях, другая и вовсе не предполагала слов в последовательных, но весьма неотчетливых звуках, и суть ее была в том, что муж роженицы не иначе как предвещает ей радость материнства, изображая в меру сил и способностей младенческие «аки» и «буки», которые, впрочем, она едва ли слышала – столь велика была разница в громкости произносимого, но что видела и что слышала в эти часы сама Позаправдашняя баба, оставалось совсем уж тайной, ибо головы ее видно не было, создавалось впечатление, что кричала кровать всем нагруженным на нее барахлом сразу, напоминая огромный усилитель, она заметно резонировала на крайних нотах, отчего иные (их давно с нами нет) предположили, что крик не что иное как запись, сделанная при первых родах, чтобы встречать каждого следующего царственного отрока одинаково, без единого различия в партитуре – предположили, чтобы исчезнуть без вести (по слухам, таких растворяли в кислоте), навеки став «Растворившимися», ибо «Позаправдашняя баба все и всегда делает сама, думать обратное – тягчайшее преступление, наказываемое полным и безвозвратным исчезновением даже просто помысливших такое».