Z - стр. 2

Промокнув тело влажными полотенцами, иного оно и не требовало (Старец умер без пота, крови и прочих сопутствующих длительной болезни выделений), мы после недолгих споров одели Его-таки в одежду, но даже ушлые гробовщики не посмели заикнуться о гробе, зная, что Старец находил его глупой роскошью для того, кому уже все равно, посовещавшись еще, мы добавили к штанам, рубахе и халату овчинную доху, чулки и кожаные туфли, решив, что покойный должен забрать с собой всю одежду, дабы не возникало споров, кому и что достанется (никому и ничего), где-то еще был картуз с красным околышем, который Он иногда, в отличие от прочего, надевал, но его так и не нашли, потом говаривали, что картуз еще за неделю до смерти Старца унес неизвестный, заходивший к нему то ли на исповедь, то ли на благословение, соседи божились, что человек тот был нездешний, то есть наш, но из каких-то далеких краев, сплошь седой, и седину эту не прикрыл картуз, в котором он вышел (волосы неизвестного доходили ему до плеч), именно с того часа старец слег и больше не вставал, и в тот же день исчез без следа воробей, живший на заимке с лета, большинство грешили на кота, но все те же соседи якобы видели, как птица улетела вслед неизвестному, а кот, сидя на пороге, лишь проводил гостя долгим взглядом, следом войдя в дом, чтобы улечься у головы хозяина и не сходить с места вплоть до его последней минуты, а потеряв покровителя, словно наконец соглашаясь с принятыми у нас давным-давно обыкновениями, исчезнуть бесследно, и только пес остался навсегда у порога – он вскоре умер, пережив хозяина едва ли не на месяц, не найдя причин для исхода, пес превратился со временем в холмик с головой и лапами, ведь он не сошел с места и при пожаре, вспыхнувшем в ночи, отчего многие считали, что животное умерло не позже, а вместе с хозяином, сполна разделив его участь, опровержением тому были все те же наши глаза, видевшие не только морду пса, но и слезы, катившиеся по ней, когда за его спиной сгорало все, чему он был так долго и беспрекословно предан, но прежде мы успели, протирая стены и пол, обнаружить густую сеть выцарапанных то ли ножом, то ли просто гвоздем колечек, сплетенных в кольчугу, покрывшую в итоге все стены от потолка как изнутри, так и снаружи, кольчугу, которую мы не замечали ранее, ни разу не наблюдая Старца за этим кропотливым и на первый взгляд бессмысленным занятием, стоившим, судя по всему, многих лет упорного и неблагодарного труда – кольчуга эта, сплетенная преимущественно четыре в одно, никого не защищала и никому вплоть до этого дня не была видна, но Старец с упорством пчелы продолжал свой труд, завершив его, по-видимому, как раз перед тем, как окончательно слег, предположить, что этим занимался кто-то другой, было можно, но встречный вопрос «кто именно» остался, как и многие прочие, без достоверного ответа, тем более что при ближайшем рассмотрении во всем без исключения объеме резьбы угадывалась одна рука – всю эту сеть от края до края, несомненно, сплел один человек, унесший с собой свою тайну, которая касательно Его дома, возможно, и стала бы главной, если бы не песок, густо покрывавший пол, все попытки смести который обернулись ничем, заносимый и ранее на обуви и ветром только в эту неделю он стал столь заметен, так что первой и главной задачей убиравших дом было избавиться от него во что бы то ни стало (он невыносимо скрипел при ходьбе и давал много пыли), и мы принялись сметать его всем, что было под рукой, принеся в дом едва ли не все метлы, имевшиеся поблизости, но тщетно – убираемый в одном месте песок немного погодя объявлялся там вновь, к полудню стало очевидным, что, чем больше мы метем, тем больше его становится, и мы бросили метлы, вследствие чего песок хотя бы перестал множиться, успев не только подняться почти на всем протяжении пола по щиколотку, но и выйти на улицу, густо присыпав снег вокруг дома, местами дойдя до живой изгороди, к сумеркам кое-где преодолев и ее, и только тогда мы вспомнили о некоем песке столичном, отголоски которого изредка долетали до нашей глухомани, и успокоились (нельзя убрать то, что не убирается), тем более что вскоре огонь забрал все, источники его неведомы (в доме не было печей и лампад), известно лишь, что первым вспыхнул красный угол с испорченной иконой – пламя мелкими языками объяло ее контур, обуглив в несколько мгновений доличное, икону успели снять до того, как пламя коснулось лика, но не уберегли стены, которые занялись с удивительной для не самого сухого дерева быстротой, после чего загорелась крыша (по отзывам тех, кто был снаружи, ее будто подожгли сверху), сложенная из просмоленного теса, она недолго сопротивлялась (снег, густо укрывавший ее, не стал препятствием, испарившись в несколько минут), так пламя в неполный час превратило дом в кучу древесного угля, в которой на месте тела Старца вместо останков обнаружили одну лишь костяную фигурку женщины с неясным, без глаз лицом, непропорционально огромным задом и обвисшей до пояса грудью: