Южный полюс - стр. 52

Разумеется, лыжи были той частью нашего снаряжения, о которой мы особенно заботились. Ведь, по всей вероятности, они должны были быть нашим главным оружием в предстоящей битве. Хотя мы и многому научились из отчетов Скотта и Шеклтона, однако никак не могли понять, почему там говорится, что пользование лыжами на ледяном барьере не имело никакого успеха. Из приводимых в книгах описаний свойства поверхности и остальных условий мы, наоборот, должны были вывести заключение, что лыжи были и будут единственно пригодными там. Мы ничего не пожалели, чтобы достать хорошее лыжное снаряжение, а чтобы заботиться о нем, у нас был опытный малый – Улав Бьолан[12],– достаточно назвать это имя. Когда при уходе из Норвегии возник вопрос о подходящем месте для хранения наших лыж, то мы решили разделить с ними свое собственное жилище: все лыжи были помещены под потолком нашего носового салона. Во всяком случае, лучшего места мы не могли предложить. Бьолан, который за последние два-три месяца пробовал свои силы в несколько непривычном для себя ремесле – ремесле моряка, во время перехода через область пассатов возвратился к своему старому занятию: лыжного мастера и столяра. Как лыжи, так и крепления были получены в готовом виде от одной оружейной фирмы в Кристиании. Оставалось только согнуть железные скобы и пригнать пяточные ремни к сапогам каждого участника экспедиции, чтобы все было уже готово и в порядке ко времени нашего прибытия к барьеру. Мы озаботились полным лыжным снаряжением для всех, чтобы и те, кто должен был оставаться на судне, могли во время пребывания у кромки льда при случае предпринять прогулку на лыжах.

Для каждых из десяти саней Бьолан за время морского перехода изготовил по паре запасных полозьев, которые мы предполагали применять приблизительно по эскимосскому способу. У этих детей природы нет, или, во всяком случае, до сих пор не было, никакого материала, который был бы подходящим для обшивки санных полозьев. Они выходят из затруднительного положения, покрывая полозья слоем льда.

Нужны большой навык и терпение, чтобы как следует сделать обшивку, но раз сделанная, она, без всякого сомнения, превосходит все существующие. Как сказано, у нас была мысль воспользоваться этим способом на барьере. Выяснилось, однако, что наша тяга была настолько хороша, что мы с чистой совестью могли остаться при своей обшивке из стали и хикори.

Первые две недели после ухода с Мадейры северо-восточный пассат был настолько свежий, что мы с одними парусами могли поддерживать необходимую среднюю скорость и даже больше. Поэтому двигатель получил разрешение на отдых, а машинистам представился случай почистить и привести в порядок машину. Они занимались этим непрестанно, но, и по их мнению, в машинном отделении все еще было недостаточно хорошо и чисто! Нодтведт воспользовался случаем посвятить себя деятельности, которая является его радостью в этом мире: кузнечному искусству. А здесь перед ним открывалась широкая возможность пользоваться молотком и наковальней. Если у Рённе было много шитья, то у Нодтведта не меньше было ковки: санная обшивка, ножи, тюленьи багорки, ободья и болты, сотни патентованных крючков для собак, цепи и т. п. без конца. От наковальни, поставленной на юте, летели искры и раздавался лязг до тех самых пор, пока мы не зашли далеко в Индийский океан. В полосе западных ветров было, впрочем, довольно трудновато быть кузнецом. Не так-то легко попасть в самую точку, когда основание столь неустойчиво, как палуба «Фрама»; да и не совсем приятно, когда по несколько раз в день горн заливается водой.