Йомсвикинг - стр. 49
Еще ночь и день на веслах. На рассвете жажда заставила меня пристать к берегу. В шлеме у меня была вода, но бо́льшую часть вылакал Фенрир. Я не знал точно, где нахожусь: либо у южной границы Вестфольда, либо на северо-восточной границе Гренланда – в любом случае всего в полудне пути от торжища. Но терпеть дальше не было сил. Я то и дело оглядывался в страхе, что разбойники меня заметят. Кроме того, я уже перестал чувствовать ногу. Отек не рос, но и не спадал, а болезненно-синеватое пятно стало расползаться вниз по ноге, и это меня пугало. Я слыхивал о ранах, от которых начиналось воспаление. Бьёрн мне рассказывал об одной старухе, которая жила в усадьбе у нас дома, она была однорукой. Лошадь укусила ее за большой палец, воспаление от раны распространилось, и ей пришлось отрубить всю руку целиком.
Я плыл вдоль побережья, пока не заметил какие-то дома, и погреб к ним. Подплыл к бревенчатому причалу, у которого уже стоял маленький кнорр. У конца причала стояли двое мужчин, держа луки. Тетиву они не натягивали, но у каждого в руке были по три стрелы, и они не спускали с меня глаз, пока я подтягивал лодку к причалу. Веревки у меня не было, так что я стоял и держался за доски причала. Но ветер подхватил мою лодку, а больная нога подломилось. Я как упрямый глупец не разжал рук, лодку погнало прочь, и я свалился в воду.
Меня вынесли на берег и устроили у очага в главном доме. Челядь собралась вокруг, ко мне подошла седоволосая женщина с большой связкой ключей у пояса. Она протянула мне мой кошелек и спросила, откуда я взял это серебро. «Я его заработал», – ответил я. От моих слов люди вокруг очага засмеялись, но женщина осталась серьезной. Она встала на колени рядом со мной и протянула Фенриру ладонь, успокоив маленького песика. Она почесала его за ухом и вдруг откинула мне волосы с плеч. Тыльной стороной ладони она дотронулась до шрамов у меня на шее, следов рабского ошейника.
Меня так и не спросили, откуда я сбежал. Может, они решили, что не стоит меня пока пугать. Когда женщина увидела мою опухоль, с меня сняли штаны, и она озабоченно покачала головой. Потом вытащила нож, висящий у пояса. Она калила лезвие в пламени, а работники прижали меня к земляному полу и закрыли глаза.
Она надрезала опухоль, и я закричал. Потом она прижимала бедро, так чтобы вытекла кровь, скопившаяся внутри. Она сказала, что мне повезло, перелома нет. Я молод – улыбнулась она. Косточки еще не затвердели, это меня и спасло. Теперь мне надо отдохнуть. Обо мне позаботятся, бояться нечего.
Меня оставили у очага, накрыли одеялом, накормили мясным супом и дали воды. Вскоре пали вечерние сумерки, и жители усадьбы потянулись в дом. Здесь, в длинном доме, вдоль стен по обыкновению тянулась скамья. Вскоре меня перенесли на нее, а местные расположились у огня. Они так долго сидели, тихонько переговариваясь и запекая рыбу. Один держал в руках мое тесло, другой разглядывал боевой топор. Иногда они поворачивались и смотрели на меня, а я лежал, обняв Фенрира, и боялся пошевелиться.