Йомсвикинг - стр. 3
– На хуторе сказали, ты раньше сражался за ярла Хладира, – прозвучал голос позади меня. Я понял, что говорящий обращается к отцу. – Что ты делаешь здесь, в Вингульмёрке?
Отец не ответил.
– Это твой сын?
Отец поднял голову:
– Он еще молод. Оставьте ему жизнь.
Человек за моей спиной пролаял что-то своим рабам, те подошли и схватили меня за руки. Затем он заговорил с другими своими людьми, по-прежнему на незнакомом мне языке, двое из них опустились на корточки перед моим отцом и подняли его на ноги.
– Торстейн, – сказал отец. – Не смотри.
До сих пор я не видел того, кто говорил с отцом. Но теперь мне приставили к горлу нож, а один из чужаков вышел вперед. Это был высокий мужчина, облаченный в кольчугу, запятнанную кровью. Не вымолвив ни слова, он вытащил из ножен длинный изогнутый нож и вогнал отцу в живот.
Отец не издал ни звука, пока ему вспарывали живот. Только ноги задергались. Потом его отпустили, он рухнул и замер, найдя меня взглядом. Из глаз потекли слезы. Никогда раньше я не видел его слез.
– Сжечь, – велел человек в кольчуге.
Один из рабов зашел в наш дом. Я слышал, как он ворошил в очаге рдеющие угли, мы всегда засыпали их песком, чтобы они не гасли до вечера. Рабы вздернули отца на ноги, он хотел что-то мне сказать, но тут человек в кольчуге запустил руку в рану на животе. Отец застонал от боли, задыхаясь. Воин вытащил что-то, что походило на окровавленный шнур. Мгновение он смотрел на него, а затем пригвоздил ножом к стене.
– Пошел! – рявкнул он. – Пошел!
Отец сделал шаг, остановился, перевел дыхание. Затем шагнул еще раз, отвернувшись от меня, согнулся, и его вырвало. Но воин в кольчуге вновь крикнул, чтобы отец не останавливался, и тогда отец выпрямился и пошел, будто и не чувствовал, что у него из раны вываливаются кишки. Но вот ему под ноги вывалился целый клубок внутренностей, и он упал на одно колено. Вновь перевел взгляд на меня, повалился на бок и затих.
Рабы оттащили его к стене дома. От моего горла убрали нож, и я тут же бросился к отцу, но рабы схватили меня за руки и потащили за собой.
Помню, я обернулся, когда они волокли меня по скалам, и увидел, как над торфяной крышей взметнулись языки пламени. Потом мы углубились в лес. У ручья мы остановились, мне велели напиться, но я отказался.
Меня вели через поля, к хутору. Длинный дом был объят пламенем, вокруг лежали тела мертвых хуторян, а самого бонда повесили на старом дереве во дворе усадьбы, на том, которое должно было хранить семью от бед. Двух его дочек я не видел, а третья, Хильда, сидела на земле, со связанными, как и у меня, руками. Платье у нее было разорвано до самого пояса.