Йеллоуфейс - стр. 15
Мой твит набирает тридцать тысяч лайков за день. Я никогда раньше не получала столько внимания в Твиттере, да еще и от признанных писателей и медийных персон с синими галочками. Наблюдая, как число моих подписчиков ежесекундно растет, я проникаюсь странным возбуждением. А затем меня пробивает чувство гадливости, примерно такое же, которое возникает, когда решаешь помастурбировать чисто со скуки, и тогда я блокирую Твиттер на всех устройствах («По состоянию душевного здоровья я вынуждена взять паузу, но благодарю всех за заботу») и даю себе зарок не заходить в Сеть по меньшей мере неделю.
Я ПРИСУТСТВУЮ НА ПОХОРОНАХ АФИНЫ, ГДЕ меня пригласила выступить ее мать. Она мне позвонила через несколько дней после происшествия. Узнав, кто звонит, я чуть не выронила телефон: меня пробил страх, что я буду подвергнута допросу или обвинена в убийстве. Она же, напротив, все время извинялась, как будто со стороны Афины умереть у меня на глазах было верхом бестактности.
Церемония проходит в корейской церкви в Роквилле, и это для меня странно: я думала, что Афина китаянка, ну да ладно. Поражает то, как мало среди присутствующих людей моего возраста. В основном здесь пожилые азиаты, вероятно друзья матери. Ни одного знакомого мне писателя, ни кого-либо из колледжа. Хотя, наверное, эти похороны – просто общественное мероприятие, а настоящие знакомые Афины предпочли виртуальную службу, организованную Обществом американских писателей азиатского происхождения.
Гроб, слава богу, закрытый.
Траурные панегирики звучат в основном на китайском, и я сижу, из-за неловкости тихонько оглядываясь в поисках подсказок, где улыбаться, а где качать головой или смахивать слезу. Когда подходит моя очередь, мать Афины представляет меня как одну из самых близких подруг своей дочери.
– Джуни была там в ту ночь, когда не стало моей Афины, – сказала миссис Лю. – Она сделала все, что могла, чтобы ее спасти.
От этих слов я сразу заливаюсьза слезами. «Что и хорошо», – говорит мерзкий, циничный голос в моей голове. Плач придает моему горю искренности. Это отвлекает от того, что я не знаю, за каким хреном вообще здесь нахожусь.
– Афина была просто ослепительна, – говорю я, причем вполне от души. – Она была больше чем жизнь. Недосягаема. Смотреть на нее было все равно что смотреть на солнце. Такая великолепная, что при долгом взгляде становилось больно глазам.
Затем я еще с полчаса изнываю на поминках, пока не нахожу предлог, чтобы уйти – мне невмоготу выносить обилие острой китайской еды и скопление пожилых людей, которые не могут или не хотят говорить на английском. При прощании миссис Лю, шмыгая носом, прижимается ко мне. Она берет с меня обещание быть на связи, держать ее в курсе того, как у меня дела. Потекшая от слез тушь оставляет на моей бархатной блузке мелкие, но въедливые пятнышки, которые не выводятся даже после нескольких стирок, так что в конце концов блузку я просто выкидываю.