#ЯЗемля - стр. 13
Отложив ноут, Фан наконец-таки покидает диван и долго-долго (на слух Серафима, двести-триста литров) стоит под душем, будто всю ночь не спал, а копал до седьмого пота. Странно, но таких помывок за день может быть две, а то и три. Они на подозрении у Серафима. Стандартная сеть чиста. Но Фан может использовать разовые, только для этого случая, источники связи и скрытые аккаунты. Всего, вопреки расхожему мнению, вскормленному шпионскими фильмами, не отследить. Особенно если объект отчетливо понимает, что за ним следят.
Выйдя из душа, Фан пьет холодный мате из крохотного, отделанного серебром калебаса. Это кухонный. Его брат (точная копия) живет в гостиной, покидая ее только для промывки. В это время суток Фан перемещается по квартире абсолютно голым, накидывая на себя что-то по мелочи ближе к обеду, совсем одеваясь только для выхода. Сбой в программе раза два в неделю, не больше. И логики здесь нет никакой. Поэтому Серафиму с утра приходится занимать стартовую позицию. Точно предсказать выход Фана в люди возможным не представляется, а до отчета шефу семь, уже чуть меньше, дней. Приходится ждать и терпеть. Но душ и все там происходящее надо как-то выводить на чистоту. Там явно что-то происходит, помимо гигиены.
Фан пьет мате и смотрит в окно. Полученные минутами ранее инструкции волнуют и пугают своей новизной. В связи с ними, а может, случайно вспоминается посещение с родителями Лицедеев в далеком, почти мифическом детстве. Blue Canary и костюм клоуна, который ему впервые в жизни предстоит сегодня надеть.
Земля красит губы в ярко-красный, единственный воспринимаемый Луном цвет. Так, несколько сбиваясь с принятого порядка, подытоживая уборку себя перед ежеутренней встречей с мужем. Сегодня по-простому. Джинсы и белая льняная рубашка. Волосы собраны в узел. Серебряные сережки-колечки да всегдашняя красная нить на правом запястье – все нехитрые аксессуары. Платье, каблуки – это завтра. Сегодня много ходьбы и требующей мужской одежды дел. Его дел. Он понял бы. Хотя платье на жене всегда предпочитал брюкам. При слове феминизм скептически морщился и со своими одиннадцатью классами и сержантской школой не мог понять, кто, почему, а главное, зачем придумал такое. Земля, выпускница крайне либерального истфака, и не пыталась вразумить его домострой. Лун был воспитан на белом и черном, своих и чужих, мужчине и женщине. Он не допускал третьего, тем более с его точки зрения перевернутого.
Проверив выставленную в ночи заварку московского ржаного и заглянув в комнату еще спящего сына, Земля спускается на первый этаж, здороваясь на ходу с древней, советских времен консьержкой, старясь не обращать внимания на ее участливый, все понимающий взгляд. Она, как и весь дом, знает: Земля направляется к альпийской горке в придомовом сквере. Горке, отданной ей жильцами. По просьбе, которой они, проявив невиданное единство, не стали перечить. Горка с минимумом цветов и трав. Мхи и камни. Закрытая со всех сторон елями, она едва видна с улицы. В весенне-осенний период – еще и с верхних этажей. Дуб-старожил закрывает ее в эти месяцы своей кроной. Место темное и сырое. Так что, если бы и захотелось цветов, вряд ли бы они здесь взошли и уцелели. Мхи и камни сопровождает лишь мелкая травяная поросль, выбивающаяся из общего холодного серо-черного колорита.