Ярослав и Анастасия - стр. 14
…Старый, с седыми вислыми усами и морщинистым лицом, в нескольких местах перерезанным застарелыми шрамами, сотник Нечай не удивился, увидев перед собой незнакомого чернявого парня, одетого кое-как, в стоптанные постолы[63] и пыльный кафтан землисто-серого цвета. Баранья папаха лихо заломлена набекрень, чуб вьётся на смуглом челе, белые зубы сверкают в улыбке. Много таких, молодых удальцов, приходило в Берлад, многие добывали себе славу, богатство. Но были и те, кто и голову терял в первом же бою, в лихой сумасшедшей сшибке с очередным врагом. Это уж кому как повезёт.
Сам Нечай в последние годы жил тихо, в походы почти не хаживал. Лета были уже не те, чтоб мчаться с саблей наголо по степи, выискивая добычу, или грести на струге, вспенивая морскую гладь. То одно болит, то другое. Добра же накопленного за годы жизни в Берладе покуда сотнику хватало. Да вдвоём со старухой-женой они как-нибудь век свой доживут. Было у Нечая трое сынов, да все полегли в жарких сечах, были две дочери, да давно уже вышли они замуж и уехали в дальние края: старшая – на Волынь, младшая – в Поросье. Только и осталось у старого Нечая в жизни, как вспоминать столь быстро прошедшие годы, былые походы да смахивать с глаз слёзы по погибшим сынам. А тут этот молодец…
– Звать меня Акиндином. Из Галича пришёл. Братья двухродные все мои волости под себя сгребли. Вот я и ушёл. Со мною десятка два людей верных, – коротко поведал Нечаю о себе незнакомец.
Старик вздохнул, кивнул седой головой, промолвил в ответ:
– Много тут таких, как ты, хлопче, собирается. Кто волости потерял, кто из кабалы боярской ноги унёс, кто из угров, в рабы идти не захотел.
– И что? Давно ли делами своими славны были берладники? Самый Киев в страхе держали!
– Были дела. Тогда князь у нас был, Иван Ростиславич. Он нас вёл. А ныне сгинул он. Бают[64], отравили. Многим на Руси не был он люб.
– Я слыхал, ты с сим Иваном повздорил крепко, ушёл от него?
– Гляжу, немало обо мне проведал, хлопче, – то ли с одобрением, то ли осуждая, заметил Нечай. – Да, было такое. Не по любу мне стало, когда половцев поганых он на Понизье навёл. Вот и отъехал от него. Поганых на Русь водить – последнее дело.
– А как думаешь, крепка ныне вольница берладницкая? Готова ли на большие дела? – перевёл разговор на другое Акиндин.
– Оно, может, и пошли бы удальцы хоть за сине море, да токмо… Как на духу те скажу: нет в Берладе вождя достойного. Смуты идут. Вот ежели б… Хвастать не хочу, но коли б был помоложе, смог бы, думаю, поднять вольницу в большой поход. На тех же половцев али на угров.