Ярмарка безумия - стр. 36

«Андрей! Андрюша!» – донесся из коридора плачущий голос Виктории Алексеевны, а потом в комнату влетела и она сама. За ней вошла и опять села на стул у телефона с непроницаемым лицом Нюра.

– Андрей, нам надо что-то решать. У меня больше нет сил. Ну, давай что-то решим! Как нам быть? С ним! – задыхаясь, сказала Виктория Алексеевна.

Гланька, с любопытством поглядывавшая на них, решила, что пора вмешаться.

– Ребята, вы о чем? Может, объясните!

– Я говорю о бюсте твоего деда! – запальчиво объяснила Виктория Алексеевна.

– А что, он еще жив? – скорчила изумленную гримасу Гланька.

– Представь себе! Что нам с ним делать? А тут еще Нюра со своими дикими мыслями… Говорит, может, вы мне отдадите?

Гланька с Андреем изумленно уставились на Нюру.

– И ничего дикого! – пожала та плечами. – Что, я не вижу? Я же понимаю, чего вы мучаетесь. Куда вам такой памятник в город с собой тащить? И выкинуть просто нельзя. Куда? И что люди скажут? А сломать… Как-то не по-людски это, да, думаю, и рука у вас не поднимется. А я бы дома у себя поставила – мне нравится. У меня и сосед штукатур – подправит, если что…

– Нюра, ты чего несешь? – взвился Андрей. – Какой еще штукатур? Это же тебе не слоник на комод! Нашла игрушку!

– Жуть какая-то! – расхохоталась Гланька. – Театр абсурда! Публика в изнеможении!

– Ну, вы думайте, – все так же хладнокровно сказала Нюра. – А я еще зайду потом.

Когда она ушла, Гланька с удивлением и восхищением протянула:

– Вот это я понимаю! Действительно – глас народа. Все видит, все понимает, все знает. Так действительно можно в народную мудрость поверить.

[7]

Все это время Ледников наверху предавался размышлениям о своем нынешнем положении.

Эта чертова Гланька, надо сразу признать, произвела на него впечатление. Во-первых, как женщина. «Да-да, милый друг, – говорил он себе, – не стесняйся, признайся, что она взволновала тебя, прежде всего, именно как женщина». Кто мог представить, что из большеротого лягушонка, подглядывавшего из кустов, явится женщина, при одном взгляде на которую ясно, но не сознанием, а толчками сердца, гулом в голове ощущаешь, что она нужна тебе, что ты готов на любую глупость, лишь бы произвести на нее впечатление. А во-вторых, это предложение, которое она сделала… За ним очевидно маячила возможность переменить жизнь, к чему он давно уже стремился, но не знал, как приступить.

Ледников встал с дивана. Захотелось пройтись по комнате, выйти на балкон, заваленный зернистым, как крупная соль, обледенелым снегом, втянуть в легкие стылого воздуха… Но пол кабинета был завален книгами, журналами, какими-то папками с бумагами, которые когда-то казались столь нужными и важными, а теперь просто валялись под ногами, как мусор. Равнодушно наступать на них, ходить по ним, в отличие от Гланьки, он не мог. И потому снова плюхнулся на диван и опять вернулся к своим рассуждениям о деле Ампилоговых.