Якобино - стр. 4
Пасторелли взорвался. Сегодня ничего не получалось. С нескрываемой злостью он опустил на землю Филиппа так, что у того хрустнули колени.
– Якобинец! Проклятый якобинец! Мерзавец! Подонок! Bastardo!..
Луиджи пытался взять себя в руки. Ходил по кругу, как обречённый на смерть узник в тесной камере. Рычал под нос проклятия. Сжимал кулаки. Матерился. Репетиция не клеилась. Идея, которую он вынашивал последнее время, была по-прежнему так же далека от воплощения, как недосягаемое треклятое солнце, встающее над цирком.
Эвальд прижимал к себе трясущегося младшего брата, пытался успокоить. Старшему Лутцу недавно исполнилось восемнадцать. Но выглядел он взрослее. Сухопарый, жилистый. С крепкими широкими ладонями. Когда он их сжимал в кулаки, они казались непропорционально огромными. Белобрысый, с водянисто-голубыми глазами. Типичный немец.
– Ещё раз… – Пасторелли сказал это тихо и как-то спокойно.
Но почему-то от этого спокойствия повеяло вечной мерзлотой. Филипп сжался и затрепетал с новой силой.
– Ап! – скомандовал Луи. Ноги Филиппа взлетели в небо стрелой легко и чётко. Голова мальчишки снова опустилась в приплюснутые бубликом курчавые недра головы нижнего, как в насиженное гнездо. Пасторелли отпустил руки верхнего. Свои отвёл в стороны.
– Замер! Стоять! Есть! Неплохо…
Наконец получилось. Постояли. Пасторелли стал медленно поворачиваться вокруг своей оси. Сейчас задача верхнего ни о чём не думать, просто стоять. Теперь работа только нижнего…
– Стоять!
Тут случилось непредвиденное. При повороте солнце ослепило Филиппа, он дёрнулся и развёл ноги, пытаясь устоять. Шея Луи заходила ходуном в попытке поймать баланс и удержать верхнего. В районе плеч что-то хрустнуло, боль пронзила лопатки. Он в ярости вскрикнул и без предупреждения, сознательно, резко наклонившись, сбросил верхнего головой вниз.
…Филипп сидел на корточках. Солнце по-прежнему светило ему в глаза. Через сомкнутые ресницы он видел радужные круги, разноцветные всполохи. Как в цирке. Во время представления. Если прикрыть глаза. Красиво-о!..
Он любил стоять на галёрке и любоваться освещением, если не надо было помогать за кулисами. Цирковой свет был ярким, весёлым. Огни цирка были его друзьями. Он прищуривался и улыбался им. В щёлочках глаз появлялось много солнц в разводах, красоту которых можно увидеть разве что в мечтах и цветных снах. Серые будни его цирковой жизни улетучивались. Он купался в лучах огней. В ласковых объятиях «Солнца-цирка».
Впервые Филипп их увидел, когда в шесть лет тонул на Рижском взморье.
Он плавно опускался на песчаное дно. Из-под воды смотрел на расползшееся, как радужная клякса, солнце. Стояла тишина. Её нарушали только пузырьки, которые шли изо рта по краям губ. Было красиво и умиротворённо…