Яд изумрудной горгоны - стр. 27

– Помогите… помогите, господин… – чуть шевеля губами, произнесла она на очень плохом русском.

Кошкин застыл на месте. Подумал, что с его гулянками точно пора завязывать. Моргнул еще раз, но девушка никуда не исчезла. Тогда он отшатнулся, вышел наружу, чтобы позвать Костенко или хоть окрикнуть возничего – но незнакомка бросилась через весь экипаж, цепляясь за его руки:

– Нет! Нет! Не звать никто! Помогите, господин…

Кошкин смешался. В подобном положении бывать ему не приходилось, и, по правде сказать, он понятия не имел, что делать. Все же следует не глупить и позвать кого-то. Это место убийства как-никак. С другой стороны, девица явно не воспитанница сего заведения – она старше любой из здешних барышень. Лет за двадцать уж точно. И чутье подсказывало Кошкину, что она ехала в этом экипаже от того самого веселого дома, где он провел ночь. Костенко уселся тогда на козлах, с возничим, а Кошкин ни дороги не помнил, ни себя… он бы тогда и слона, вероятно, не заметил.

Так, может, она возле веселого дома и села? Может, она одна из девиц мадам? Сбежала или еще чего?..

А кроме прочего, у нее на руке, чуть выше запястья была огромная ссадина с кровоточащей раной, которую она безуспешно зажимала грязной рукой. Так что уж точно следовало сперва остановить кровь, перевязать, а потом уж выяснять, кто она и как здесь оказалась…

Будь Нассон еще в институте, Кошкин, не раздумывая, повел бы девицу к нему – но доктор давно уехал. Зато дома, на Фурштатской, что в паре улиц отсюда, сидел без дела Воробьев, имеющий к медицине хоть и опосредованное, но все-таки отношение. Забинтовать рану точно сумеет.

– Степан Егорыч! Что у вас там? Помочь? – крикнул возничий, услыхав, наверное, женский голос.

– Нет… все хорошо, – ответил Кошкин прежде, чем понял, что ничего хорошего в сей ситуации нет. И все-таки нехотя велел: – домой, на Фурштатскую.

Кирилл Андреевич Воробьев был человеком тридцати четырех лет, незаурядного ума и весьма привлекательной наружности. В двадцать четыре он с золотой медалью окончил отделение естественных наук физико-математического факультета, а в двадцать шесть блестяще защитил диссертацию на тему «Общая гомеоскопия и учение о следах», вскоре после чего получил степень магистра химии. Труд же его через два года вышел в свет отдельным изданием Санкт-Петербургского университета. Работа поистине замечательная, которую Кирилл Андреевич полагал главным достижением всей своей жизни и весьма гордился, что в любой момент дня и даже ночи мог по памяти зачитать цитату из произвольной части своей диссертации.