Я раб у собственной свободы… (сборник) - стр. 7

качаются в петле на этих ветках.

Склонен до всего коснуться глазом

разум неглубокий мой, но дошлый,

разве что в политику ни разу

я не влазил глубже, чем подошвой.

Во всем со всеми наравне,

как капелька в росе,

в одном лишь был иной, чем все, —

я жить не мог в гавне.

Любому жребий царственный возможен,

достаточна лишь смелость вжиться в роль,

где уничтожен – лучше, чем ничтожен,

унижен – как низложенный король.

За то, что смех во мне преобладает

над разумом средь жизненных баталий,

фортуна меня щедро награждает

обратной стороной своих медалей.

Замкнуто, светло и беспечально

я витаю в собственном дыму;

общей цепью скованный случайно,

лишь сосед я веку своему.

В этом странном окаянстве —

как живу я? Чем дышу?

Шум и хам царят в пространстве,

шумный хам и хамский шум.

В эту жизнь я пришел не затем,

чтобы въехать в сенат на коне,

я доволен сполна уже тем,

что никто не завидует мне.

Отнюдь я не был манекен,

однако не был и в балете;

я тот никто, кто был никем,

и очень был доволен этим.

Есть мечта у меня, беречь

буду крепость ее настоя:

когда вновь будут книги жечь,

пусть мою огня удостоят.

Что стал я пролетарием – горжусь;

без устали, без отдыха, без фальши

стараюсь, напрягаюсь и тружусь,

как юный лейтенант – на генеральше.

Средь шумной жизненной пустыни,

где страсть, и гонор, и борение,

во мне достаточно гордыни,

чтобы выдерживать смирение.

Господь – со мной играет ловко,

а я – над Ним слегка шучу,

по вкусу мне моя веревка,

вот я ногами и сучу.

Каков он, идеальный мой читатель?

С отчетливостью вижу я его:

он скептик, неудачник и мечтатель,

и жаль, что не читает ничего.

Всю молодость любил я поезда,

поэтому тот час мне неизвестен,

когда моя счастливая звезда

взошла и не нашла меня на месте.

Тюрьма была отнюдь не раем,

но часто думал я, куря,

что, как известно, Бог – не фраер,

а значит, я сижу не зря.

Множеству того, чем грязно время,

тьме событий, мерзостных и гнусных,

я легко отыскиваю семя

в собственных суждениях и чувствах.

Блуд мировых переустройств

и бред слияния в экстазе —

имеют много общих свойств

со смерчем смыва в унитазе.

Эпоха, мной за нравственность горда,

чтоб все об этом ведали везде,

напишет мое имя навсегда

на облаке, на ветре, на дожде.

Куда по смерти душу примут,

я с Богом торга не веду;

в раю намного мягче климат,

но лучше общество в аду.

Женщиной славно от века

все, чем прекрасна семья;

женщина – друг человека,

даже когда он свинья.

Тюремщик дельный и толковый,

жизнь запирает нас надолго,