Я – прИступник - стр. 13
Мужичок продолжает что-то жевать, хотя каша была очень жидкая, после чего переходит к суждениям исключительно философским.
– На самом деле, – проронил он с лицом задумчивым. – Подобной посуды уже почти нигде нет. Она – пережиток прошлого. Будущее за пластиком. На второй ходке я весь срок кушал из пластиковой посуды.
Я кивнул ему, размышляя о том, что пластиковая посуда и впрямь намного удобней. А потом вновь унесся в воспоминания. Я должен все изменить, должен все исправить. Но как? С тревогой, безразлично внимая речам собеседника, я от каши серой свой нос воротил. И так, и этак она не лезла в рот, а когда с трудом попадала, немедленно вырывалась наружу. В оконцове я съел пару ложек, остальное в сортире вытряхнул. Подошел к умывальнику, а там ни губки, ни средства моющего. Только мыло лежит какое-то непонятное, очень схожее с тем, что давали в цоколе «госнаркоконтроля», чтобы я отмывал чернила. Открыл водичку. Холодненькая. «Супер», – подумал я, протер остатки каши с тарелки пальцами, тоже самое выполнил с ложкой и поставил посуду на стол, ожидая, когда кормяк откроется снова. Но почему-то открылась дверь.
– Заходи, – раздается гнусавый голос.
В камеру зашагивает взрослый парень высокого роста. Тормозит на пороге, ждет, когда дверь закроется, а потом внезапно кричит:
– АУЕ!
– Жизнь ворам! – отвечает криком ему одноглазый.
– Вечной! – завершает перекрик парень и с улыбкой идет пожимать нам руки.
Я двигаюсь дальше, чтобы он мог присесть на кровать. Но тот продолжает стоять.
– Как звать тебя? – любопытствует мужичок. – Или прицеп какой есть?
– Мокрухой дразнят.
– А меня Женька Старый, – улыбается одноглазый. – За че заехал не спрашиваю.
– Еще бы, отец.
После приятного знакомства парень косится на меня. Мужичок это замечает.
– А это первоход, – отвечает он ему за меня. – По политической загремел. По тяжелой.
– Барыга что ли? – смотрит на меня парень глазами всепожирающими. – Торговал? Слезами материнскими наворачивал?!
– Нет. Только хранил, – отвечаю я.
– Че ты прихуяриваешь, а?! Я тебе щас всю кабину расколочу! Лезь на пальму!
От волнения я растерялся. Куда нужно лезть?
– На ветку залазь, говорю! И чтобы я вообще внизу тебя не видел!
Одноглазый дважды хлопает по матрасу на втором ярусе, подсказывая мне направление. Я спешно забираюсь наверх и с трудом выдыхаю страхи.
– К стене отвернись! – продолжает гневаться парень.
Я ложусь на голый матрас, толщиной со спичечный коробок и отворачиваюсь к стене. В мой адрес сыпятся комментарии. Мол, на тюрьме меня жестко нагрузят, жить я буду только на втором ярусе и слазить с него исключительно в туалет и покушать. Однако за столиком камерным про меня так же быстро забыли и обсуждать меня окончательно прекратили минут через двадцать. Я гневался изнутри. Но силы кончались. Я начал медленно засыпать под рассказы парня о том, что он служил в «ВДВ», что прыжков у него почти сотня, а за убийство ходка вторая. По первой он отсидел семерку. В Иркутске, что ли.