Я отвечаю за все - стр. 29
Связаться удалось, но Вагаршака не было дома. Трубку взяла старуха, и пришлось говорить с ней.
– Здравствуйте, Ашхен Ованесовна, – сказала Люба. – Приветствую вас с берега Черного моря.
Опять ее повело на этот проклятый тон уверенной в себе и развязной пошлячки. Она всегда так разговаривала, когда чувствовала к себе иронически-враждебное отношение Бабы Яги. А старуха Оганян ненавидела ее из-за Веры. Хоть и в лицо-то не видела Любу, а терпеть не могла. Впрочем, Люба платила ей тем же.
– Как вы себя чувствуете, Ашхен Ованесовна?
– А вас это действительно интересует?
– Разумеется.
– Сейчас я вам все расскажу.
И Баба Яга из далекой Армении принялась подробно рассказывать про свое самочувствие. И про пульс, и про давление, и про беспокойный сон, и про головные боли…
– Вы меня слушаете, дорогая Любочка?
Ей даже послышалось, что старуха хихикнула басом. И про эту злыдню и ведьму Вагаршак говорит, что она чудо из чудес, а не старуха!
– Продолжать, Любочка?
– Вы, наверное, переедаете ваши острые национальные блюда, – отомстила Люба. – Вам нельзя есть ничего на вертеле…
Теперь замолчала старуха. Полезла за словом в карман. Надо же так ревновать несчастного Вагаршака!
– А что делает наш Саинян? – Она нарочно сказала «наш» и подчеркнула это слово.
– Мой Вагаршак? – спросила Баба Яга. – Мой? – Старуха все еще отыскивала, чем бы отомстить Любе, и наконец отыскала: – Может быть, даже ухаживает за девушками.
– Вряд ли! – крикнула Люба в трубку. – Он писал мне об атрезии пищевода у новорожденных, это его сейчас очень увлекает. Вы не знаете, ответил ему Долецкий из Ленинграда? Насчет раннего выявления порока? У них там оживленная переписка – с Баировым и Долецким…
Уж как заокала и заэкала Баба Яга! Она-то и не знает об атрезии.
– Он должен был получить от них данные Ледда и Левина, получил? – кричала Люба в трубку. – Его это очень занимало!
– Все получил, – после паузы ответила старуха, – все, что ему надо, он всегда получает. До свидания, дорогая, привет вам из Армении. Передам, если не забуду, – у меня совсем плохая голова, а ему много звонят…
– Не переедайте острого! – опять посоветовала Люба – эдакая богачка, которой ничего не стоило наболтать с Бабой Ягой на тридцать два рубля: разговор-«молния» с далекой Арменией стоил недешево.
И все эти трудные отношения – из-за Веры.
Ах, Вера, Вера, всегда уверенная в себе, всегда спокойная, красивая, в меру глупая, в меру хитрая, хорошо тебе, старшенькая! И отчего так по-разному складываются судьбы? Оттого, что у тебя был папа Вересов – положительный инженер-путеец, а у меня папа Габай – ветреная голова, рубаха-парень, лучший друг покойного Вересова, его «второе я», как любил он говорить, приводя домой Габая, женившегося потом на вдове товарища только от доброты душевной? И оба Николаи, так что маме и привыкать не понадобилось. Все было хорошо, даже сводные сестры жили, как родные, только совсем не походили друг на друга. Не походили ничем решительно, кроме как разве резкостью, причем Люба была куда опаснее Веры. Стоило Вере начать, как Люба «развивала» ее точку зрения, и от этого становилось даже страшновато. Если Вера утверждала некоторые житейские истины, то Люба доводила их до предела, до абсурда, до низменного и жестокого цинизма. Если Вера искала, где поглубже, то Люба обосновывала эти поиски сестры. Если Вера легким голосом объясняла, что иначе не проживешь, то Люба подробно обсуждала, почему именно не проживешь, и, исходя из этого, проповедовала как бы именем Веры, как надо жить. Мамаша Нина Леопольдовна от этих высказываний младшей багровела пятнами. Вера потягивалась и посмеивалась, знакомые удивлялись: